– Акулька! Стой!
А вот и ведьма: спешила за девчонкой, вертела кудрявой головой. Потеряла? Тем лучше!
Андрей сжал кулаки и двинулся наперерез. Он все еще слышал, как отец Спиридон кричит Степану:
– Во имя Господа! Степан, давай прекратим это безумие!
И голос Черного Игумена отвечал ему:
– Здесь я Господь!
Акулька споткнулась и упала. Справа прямо на нее несся мужик: огромный, злой, встрепанный, как медведь. Андрей рванул наперерез, но не успел.
Тень подмяла под себя девчонку, швырнула в сторону. Акулина ткнулась лицом в траву и затихла.
Сначала Андрей остановился, не в силах ни выдохнуть, ни вдохнуть, будто железным обручем сдавило ребра. Потом услышал тонкий свист и удивился, когда понял, что это воздух тонкой струйкой вытекает из его рта.
Надо проверить, жива ли девчонка. Надо успеть раньше ведьмы, пока…
Акулька дышала. На платье в районе колен проступали красные пятна, волосы в беспорядке налипли на лицо, и от этого казалось, что девчонка упала носом в тину. Андрей склонился над ней, тронул за худое плечо.
– Акуль… – начал он, и не договорил.
Девчонка подняла голову. Ее взгляд, глядящий через тину волос, оказался пустым и заледеневшим. Она смотрела на Андрея или сквозь него, сквозь дерущихся мужчин, сквозь паркий воздух, сквозь лес, ожидающий непогоды. В какой-то иной мир, откуда пришел Андрей, и куда ни за что не желал бы вернуться снова.
Потом она открыла рот и…
…закричала!
…не произнесла ничего.
По крайней мере, Андрей не услышал ни звука. Но почувствовал, как под ним дрогнула и поплыла земля. Что-то бесшумно разорвалось в воздухе, и голова враз наполнилась кипящей болью.
Он упал рядом с Акулиной на колени и ткнулся лбом в траву…
…в накрывшей его тьме не было ничего – ни деревьев, ни изб, ни людей, ни неба. Лишь океан черноты. И эта чернота дышала, шевелилась, казалась живой. И, наконец, раскрыла белесый рыбий глаз и глянула…
Его стошнило прямо на брюки.
Дрожа и вытирая рот, Андрей огляделся.
На земле вповалку лежали люди. Кто-то без движения, кто-то шевелил ногами, как перевернутый на спину жук. Степан черных стоял на карачках и поводил туда-сюда тяжелой головой. Из его ноздрей текла кровь и капала на бороду.
– Папка! – сказала Акулька.
Поднявшись, она заковыляла к отцу. Черных поднялся, отхаркивая кровь.
– Что… это было? – пробормотал отец Спиридон, приподнимая посеревшее и тоже окровавленное лицо.
– Слово, – ответил Черный Игумен.
Акулька подбежала и ткнулась ему в ноги. Степан рассеянно ухмыльнулся, гладя дочь по волосам.
– Иное Слово, – продолжил он, – гладит, как отчая рука. Иное сечет, как меч. Теперь же узрите силу и уверуйте! Вот она! – Степан поднял сжатый кулак. – В моих руках окрепла!
– Веруем! – застонали, приподнимаясь, люди. – Батюшка, веруем!
– Глупцы! – через силу выплюнул отец Спиридон. – Не знаете… с чем связались. Есть силы… человеку не подвластные… прельщающие вас чудесами и знамениями… но ведущие к погибели…
– Скажи это несчастной матери, – Черных кивнул на пластом лежавшую Рудакову. – Она пришла к тебе в час горя и неверия, а ты не сделал ничего. А я – верну ей сына.
– Веру… ю, – прошептала Рудакова и поползла к Степану, извиваясь ящерицей. – Батюш… ка, спаси-и…
Андрей тоже поднялся, голова отяжелела, будто его снова шарахнуло молнией. Он коснулся щеки и захолодел – показалось, под пальцами заскрипела обугленная корка.
«Не дамся», – упрямо подумал он и, сощурившись, глянул на Акульку.
Девчонка стояла, все так же обнимая отца. А над ее головой, густея и закручиваясь спиралью, вращалось грозовое облако.
– И ныне я обращаюсь к вам! – воздел ладони Черный Игумен. – Тем, кто уже уверовал и познал Слово! И к тем, кто только что прозрел! Вот я, стоя перед вами открытый, несущий в себе Волю Божию – Альфа и Омега, последний и первый. Я есмь, и был, и буду! Верите ли мне?
– Да… – послышалось с разных сторон. – Да…
– Так дайте и Мне поверить в вас! – продолжил Степан. – Чем докажете свою любовь ко Мне?
– Да чем угодно, батюшка! – закричала женщина.
– Жизнью своей! – вторил мужчина.
– А лучше верой, – Черный Игумен показал пальцем на священника. – Вот тот, кто вечно лгал вам, вместо того, чтоб утешать в дни скорби и сожалений. Тот, кто притеснял нас, устраивал гонения и лгал на вас.
– Степан! – в страхе вскричал отец Спиридон. – Да что ты несешь? Я никогда…
– Никогда не принимал Слово Божие! – закричал Степан. – Рядился в пастыря, оставаясь внутри хищным волком! – сверкнул глазами и обратился к священнику: – Теперь я, Мессия Господень и Меч его, даю тебе шанс искупить неверие и обратиться к Истине! – Махнул людям: – Несите доски и веревки!
Белые рубахи засуетились, замельтешили. Деревенские еще лежали на земле, ворочаясь и не имея сил подняться. Лежал и участковый, Михаил Иванович, под его щекой мокро темнела трава.
– Иди ты к черту! – закричал отец Спиридон, но его тут же поймали за рясу, заломили руки, сунули кулаком в живот, в бокал, повалили.
– Помнишь Библию, Спиридоша? – спросил Черный Игумен – пугающе недвижимый, как идол. – Мы много говорили о ней когда-то. Там сказано: «Дано вам ради Христа не только веровать в Него, но и страдать за Него. И если страдаете за правду, то вы блаженны». Я познал блаженство, только пройдя через страдание. Готов ли пройти и ты?
– В последний раз прошу, одумайся! – заговорил Спиридон. – Жена у меня… дети…
Замычал, ворочая головой: кто-то засунул в рот скомканный пояс.
Застучали молотки, наспех сколачивая доски. Черный Игумен поднял голову и уставился на Андрея, словно горячей лавой окатил.
– Чужа-ак, – протянул он и поманил пальцем. – Подь сюда.
Андрея потянуло как на веревке. Этому взгляду нельзя противиться, против этой силы не пойдешь. Можно только подчиниться в надежде опять услышать Слово. И, услышав, освободиться.
– Веришь ли ты? – спросил Степан, выжигая в душе Андрея черные дыры, доставая до самого дна, где ворочалась ненасытная рыбина и ждала корма, лениво помахивая хвостом.
– Верю, – через силу ответил Андрей. – Я… слышал…
– Будешь служить мне?
Андрей опустил взгляд, но не оттого, что боялся Степана. Он смотрел на Акульку. Засунув палец в рот, девчонка сопела, с интересом поглядывая в небо.
Не человек больше – сосуд, хранящий Слово.
– Буду, – выдохнул Андрей и поднял лицо.
