Впрочем, скоро и эти мысли исчезли, я бессильно сползла на пол возле дивана и свернулась клубком, прикрывая солнечное сплетение ладонями. Там было больнее всего. Кажется, я плакала… кажется. Сосиска приходит греть меня, только если я плачу. Пихает лапами, тыкается носом в ухо, может даже лизнуть… если она снизошла со своих антресолей, значит, все действительно плохо.
Когда Мик вернулся — через час, или через ночь — я даже не смогла бы определить. Просто вернулся. Просто наполнил пустоту своими душевными метаниями, ворчанием, непониманием, отголосками ушедшей злости, страха… чувства вины, какого-то неправильно огромного для нашей ситуации. Он поднял меня с пола, тормошил, заворачивал в свою рубашку, потом в одеяло, что-то бурчал, то ли мысленно, то ли вслух, поил горячим чаем… а я просто потихоньку отогревалась, но сил не было даже нормально открыть глаза. Кажется, так и уснула у него на руках, а он всю ночь продолжал баюкать кокон из одеяла, в который меня упаковал.
Утро началось с требовательного мяуканья. Кошке наши трагедии и разногласия с примирениями были по барабану. Сосиска хотела жрать, и требовательно ходила взад-вперед по… ха! Не по мне! По Микаэлю.
— Это что за… — сонно пробормотал парень, щуря глаза от яркого утреннего света. — Чего это она? — недоуменно спросил он уже меня, подхватывая кошку и держа ее на вытянутых руках, будто боялся, что та сейчас взорвётся.
— Есть хочет, — я потянулась внутри кокона и с удивлением осознала, что кое-кто так и не дал мне из него выпутаться. Такое впечатление, что пресекал любые попытки и заматывал обратно. Иначе я ж себя знаю — одеяло лежало бы на полу, а я ежилась, пытаясь натянуть подушку на всю себя.
— Умное животное, — хмыкнул он, вставая, и аккуратно опуская кошку на пол. — Сразу чувствует, кто из нас способен добыть еду, — Микаэль потянулся, зевнул и пошел к холодильнику.
— Корм в пакете слева, — вздохнула я, глядя как эта черная плюшевая предательница трется об его ноги, нетерпеливо помуркивая и преданно заглядывая в глаза.
Микаэль оглянулся на меня, и на его лице мелькнуло какое-то чувство… словно бы опасения.
— Это плохая идея, кормить ценное животное такой бурдой, — ворчливо выдал он, изучив пакет с кошачьим кормом, и снова скосил на меня настороженный синий глаз. Не поняла? Он истерики ждет или чего?
— Там есть все необходимые витамины и минералы, — хмыкнула я, кутаясь в одеяло с головой и выглядывая из него, как из скворечника, — только кончиком клюва. Мне тоже было немножко не по себе. То есть, я чувствовала, что вчерашняя ссора осталась во «вчера». Но понимала, что нам обоим необходим какой-то разговор, только вот какой?! И как его начать? Особенно если хочется, чтобы он просто снова обнял, а я бы поревела в него, и меня бы пожалели? Не за что-то конкретное, а вот просто так…
— Ты действительно веришь тому, что написано на упаковке? — Мик аккуратно отодвинул пакет подальше, а затем полез в холодильник. — Судя по составу, через пару-тройку лет такого питания у твоей кошки, как минимум, отвалились бы лапы и хвост, а ведь ты ее повязать хотела.
Парень достал сырое куриное мясо, и, пока он его строгал, Сосиска восторженно вопила и бодалась, нюхом уловив, что наконец-то и на ее улице перевернулся грузовик с мышами.
Микаэль поглядывал на нее несколько самодовольно, а потом вывалил строганину в миску и с видом победителя посмотрел на меня. Забавно, как в его глазах немой вопрос и смятение чувств прятались за демонстрацией своего превосходства.
Я подумала немного, вылезла из одеяла и как была, в одной мятой рубашке и трусиках (кто-то ночью меня еще и от джинсов избавил, хм) пошла к нему, поймала, обняла поперек груди, прижалась щекой и тихо-тихо сказала, уловив паузу между гулкими ударами его сердца:
— Ты мне очень нужен. Очень-очень нужен…
Глава 9
Микаэль приоткрыл рот, явно пытаясь съязвить, но вовремя передумал. И лишь чуть позже с тяжёлым вздохом, ответил:
— Знаю…
— Не-а… ты только половину знаешь. А у меня все слова куда-то растерялись…
— Ну так рассказывай те, что остались. И лучше начни с чего-нибудь простого, но непонятного, — пожал Мих плечами, взял меня на руки и вместе со мной уселся на кровать. — А то у вас ведь тут свое устройство Вселенной.
Я тихонько хмыкнула ему в грудь. Мужчины… выдал указание и сидит, довольный.
— Про устройство Вселенной мы потом разберемся, ладно? — я снизу вверх заглянула ему в глаза и в очередной раз поразилась их нереальной синеве. — Давай сначала про устройство нас с тобой…
— Подай пример, — отвёл глаза этот партизан, при этом машинально обнимая меня покрепче. Такое чувство, что ему холодно, но он боится согреться. — Вот, например, почему тебя называют такой соб… странным именем? Ирина — звучит красиво, откуда эта… Ириска?
Я быстро отвернулась, чтобы задавить подступающие к глазам слезы. Потом все же взяла себя в руки:
— Хорошо. Меня зовут Ирина, но я люблю, когда меня называют Ириска, потому что так меня называл самый лучший папа в мире. Он умер от рака, когда мне было четырнадцать.
Говорить было тяжело, хотелось спрятаться от боли, не вспоминать, не рассказывать. Но я тяжело сглотнула вязкую слюну и упрямо продолжила:
— Его могли… если не спасти, то облегчить жизнь и дать нам еще несколько лет. Но по закону он не имел права на бесплатное лечение. И на обезболивание тоже не имел права, поэтому врачи боялись дать ему морфий, их за это могли наказать. Не хотели… правила нарушать.
Наверное, он что-то понял, или голос мой слишком заметно вздрогнул, потому что Мик крепко прижал меня к себе и легонько поцеловал в висок. Помолчал… а потом тихо признался:
— А я своего отца не помню. Как и мать, в принципе. Слишком мелким меня у них выкупили.
— А хотел бы? — я осторожно повернулась и заглянула ему в лицо.
— Не знаю. Я не знаю, — он покачал головой и на секунду прикрыл глаза. — Для меня семьей стала… Мастер. А потом она погибла.
Он сказал это вроде бы спокойно, даже в глазах ничего не отразилось, а меня до косточек пробрало пустотой и отчаянием, таким… глубоким, что его нельзя даже выразить просто словами или взглядами.
Какое-то время мы сидели молча, и Микаэль машинально чуть покачивал меня в своих объятиях, словно успокаивая или… убаюкивая? А потом глухо, даже немного зло проговорил:
— Ты ведь рискнула не просто мелким нарушением закона, ты рискнула нашими жизнями. Жизнями, понимаешь? — мотнул головой он, — Даже не задумавшись и не спросив совета, — мужчина затем уткнулся носом мне в макушку. — Да и ржа с ним, если бы просто штраф или даже тюрьма. Но дикарей даже не судят, просто убивают на месте…
— Но я этого не знала! — что-то горячее, как накипь, поднялось со дна души и едва не выплеснулось слезами. — И мы не съедали ничью душу! Наоборот — очистили и отпустили, как и положено… таким как мы?
