Не знаю, за каким чертом они раньше выстроили все эти чуть ли не десятиметровые каменные стены, гладкие, зараза, как стекло. И с какой целью понатыкали поверху всяких разных гадостей вроде сторожевых вышек и заклинаний. Но в результате мы с сыном третий день уныло вздыхали внутри очень просторного загона для шархушей и безрезультатно искали место, где можно было бы устроить подкоп.
Я, конечно, не забывала и о собаченциях, еду, воду и прочие удобства стребовала для них в первую очередь. И даже продолжала сама вычесывать косматые шкуры, но уже без прежнего практического накала и энтузиазма. Валять валенки здесь не было никакого смысла.
А потом его эльфячество решило напомнить о себе. Он без стука вошел в комнату, когда я кормила ребенка утренней кашей, словно не замечая меня, прошел к окну и устроился в кресле, спиной к ослепительно-солнечному прямоугольнику, с таким видом, словно в комнате больше никого нет. Даже голову откинул на спинку расслабленно и вместе с тем нарочито-надменно, так, чтобы смотреть из-под длинных ресниц сверху вниз, с утомленной снисходительностью.
Классический «эльфус заносчивус вульгарис». Ага, так я и поверила.
Блин, как же меня напрягает его взгляд… Ладно бы просто и незатейливо хотел поиметь — как герцог. Нет… смотрит как на неизвестный науке образец, ну до того привлекательный, что так бы и разобрал на запчасти, чтобы проверить — а как оно там внутри устроено?
— Собирайся, женщина. Мы едем в город.
Спасибище вам, мои дорогие, за лайки и награды! Муза воспряла и трепещет вовсю)))) а еще за комментарии спасибо — даже если вы только «спасибо» пишете — все равно очень приятно и позволяет книге мелькать в виджете «обсуждаемое», а это привлекает новых читателей — это прекрасно!)))))
Часть 5
Нет, перечить «хозяину» я не собиралась, но удержаться от иронии в голосе не смогла:
— Слушаюсь, господин. Что прикажете собирать?
Эльф резко выпрямился в кресле и прожег меня взглядом, добела сжав тонкими красивыми пальцами подлокотники, но в следующую секунду — клянусь — уголок чувственных пухлых губ дернулся, пряча усмешку, а готовое к прыжку тонкокостное, но жилистое тело расслабилось.
Ну да, у меня как были одни штаны и рубашка, так и остались — это уму непостижимо, чего мне стоило их стирать и сушить так, чтобы не бегать голышом. Если нищему собраться — только подпоясаться, то мне даже этого делать не нужно. А его эльфичество, похоже, только сию секунду обратил внимание на такую мелочь.
Мужчины остаются мужчинами, даже когда у них острые уши и внешность сказочных принцев. Дуб, он и есть дуб.
— Причешись. Умой ребенка, он едет с нами. Надо купить детские вещи, заодно и себе что-то присмотришь. И впредь сообщай мне, когда мой племянник и его варесса в чем-либо нуждаются. Подданные моего дома не имеют права выглядеть оборванцами, — эльф снова откинулся в кресле и явно приготовился наблюдать за сборами.
Отлично, здорово! Мало того что меня обозвали незнакомым словом, этот ушастый хмырь мне еще и выговор сделал за то, что я ему не напомнила: люди не кошки, и шуба на них сама не отрастает.
Я вежливо обозначила легкий поклон, чем снова вызвала мимолетную, тщательно замаскированную усмешку и огонек интереса в глазах мужчины, и принялась за дело. Сказано причесаться — хоть загипнотизируй меня насквозь своими глазищами, у меня морда кирпичом и вся из себя послушность в действиях.
Крокодильчиков мы с собой не взяли — они остались заложниками в эльфийском поместье. Маленький отряд стражников окружил нас плотным кольцом — пришлось устроиться в некоем подобии паланкина — и довольно шустро двинулся в сторону города.
Наверное, в другой обстановке мне было бы очень любопытно посетить иномирный базар. Я даже сейчас, напряженно осматриваясь, замечала не только полезные приметы, но и просто красивые или красочные детали. Ровно до той секунды, когда любопытно вертевший головой Кукушонок вдруг пискнул мне прямо в ухо:
— Кая! Мама, Кая!
Сердце забилось в горле, звуки города почти исчезли, хорошо, что мы по-прежнему сидели в паланкине, иначе я вряд ли устояла бы на ногах — коленки превратились в кисель.
Я медленно, словно через силу, обернулась в ту сторону, куда указывал сын, и… ничего не увидела. Пестрая рыночная толпа, людское мельтешение, крики зазывал, ругань торговок…
Я крепче прижала к себе Кукушонка, уткнулась в его пушистую макушку лицом, изо всех сил сдерживая слезы и до крови закусив губу, чтобы не завыть от острого отчаяния, как волчица, потерявшая своего детёныша. Нельзя, нельзя!
Нельзя пугать сына, нельзя показывать эльфам, что происходит что-то необычное. И как это сделать, если я готова голыми руками расшвырять и охрану, и рыночную толпу, броситься туда, в людскую толчею, захлебываясь от крика?!
— Кукушонок, где? — хриплым шепотом спросила я Никитку, стараясь выровнять дыхание и успокоиться. Если я сейчас начну бестолково метаться, как курица с отрубленной головой, дочери я не помогу.
— Там! — Никитка надул губы и посмотрел на глупую непонятливую мать из-под насупленных пшеничных бровок. — Усла. С зееным какадилом!
— А ты не перепутал, маленький? — я до рези в глазах вглядывалась в мелькание людских фигур и с ужасом понимала, что даже не знаю, как сейчас выглядит Катюшка. Даже если она там… рядом с зеленым крокодилом… какая она теперь?!
— Неть! — маленький упрямец сердито замотал головой. — Кая! Усла с какадилом в цик!
А может, Кукушонок все выдумал? Ну какие еще крокодилы — люди кругом. И эльфы. С другой стороны, сын никогда не был фантазером и терпеть не мог врать.
Катюшка… где же ты, малыш?! Как тебя найти?
Эльфийский эскорт давно миновал ту маленькую площадь на перекрестке двух улочек, Никитка отвлекся и словно бы забыл о сестре, а я все еще пыталась справиться с острой болью и сдержать непрошеные слезы.
Так! Хватит истерить. Я должна еще раз попасть в город, причем желательно без сопровождения. Я обойду каждую лавку, каждый переулок, я всмотрюсь в каждое лицо… но сначала нужно получить хотя бы относительную свободу передвижения. Как это сделать?
Когда мы в тот вечер вернулись в поместье, его эльфичество, всю дорогу делавший вид, что он сам по себе, а нас знать не знает — приблудились в свиту какие-то дворняжки — почему-то не ушел к себе, а пошел за мной в комнату, где поселили Никитоса (ну и меня заодно).
Пока я укладывала прикорнувшего на руках сынулю в постель, изредка косясь на непрошеного «гостя», гость этот как ни в чем не бывало прошел к тому же самому креслу, где отдыхал с утра, и устроился в нем со все той же небрежной грацией породистого… породистого… все же скорее пса. Что-то было в его утонченной худощавости и шелковистости от лощеной, хищной стремительности афганской борзой. Только уши не висячие…
Я тихо скрипнула про себя зубами, но вида привычно не показала. После пережитого в городе хотелось упасть и сдохнуть. Или прорыдать в подушку всю ночь. Или…
