— Но, кипятком… промокнут же… испортятся… — он помотал головой и вздохнул, словно сам себе что-то доказывая. — Хорошо. Если таково желание гррау.
— Кто испортится? — удивилась я, одновременно примеряясь, как бы этого разноцветного ирода запихнуть в имеющуюся кастрюлю. Вымахал на местных харчах, не лезет, зараза. А между тем кипяточек уже парит — тут какая-то магическая прибамбасина с плитой, вода закипает почти мгновенно. Сейчас я его… вот так…
— Что ты делаешь?! — вдруг громко заорали у меня прямо за спиной, когда я уже почти свернула дохлого попугая в достаточно компактную дулю, чтобы он хоть с трудом, но поместился куда надо.
От неожиданности мои руки дернулись, кастрюля с грохотом покатилась с плиты, а птиц этот, чтоб его, вообще, вырвался и как живой улетел под стол.
— Тьфу на тебя, — с чувством сказала я, когда отдышалась. Хорошо распроклятый кипяток выплеснулся не на меня, а на стол и на пол.
Зельма, даже не оглянувшись на едва не ошпаренную подругу, с причитаниями полезла за попугаем, бесцеремонно отодвинув одну из мешающих паучьих ног.
— Чего это она? — несколько скептически оглядев внушительный гномий филей, обтянутый клетчатой юбкой, я потерла ушибленный локоть и посмотрела на Ррашшарда, ожидая пояснений.
Напрасно.
Арахнид выглядел странно. Во-первых, он пытался собрать покомпактнее лапки, чтобы занимать как можно меньше места, и дай ему волю, вообще, свернулся бы в клубочек и укатился под стол, к птицу. Во-вторых, старательно смотрел в пол и только в пол… чтобы не встречаться взглядом с великолепной Ришшикой, изваянием застывшей в дверях. Встречаться взглядом нельзя, чтобы не провоцировать самку, как я поняла…
Ей-нотки, она никогда еще не выглядела настолько потрясающе и величественно: этот царственный поворот головы, это мягкое колыхание шерстки на лапках, это бурно вздымающаяся девичья грудь в разрезе синей жилетки… будь я пауком, тоже впечатлилась бы по самые попугаи.
Ко всему прочему, запоздавшая к представлению арахнидка с разбегу решила, что во всем этом погроме виноват, естественно, самец, и теперь прожигала его взглядом, как боевым лазером.
— Эй-эй, тормози, подруга, — вступилась я за несчастного парня. — У тебя сейчас клыки из пасти расти начнут. Будешь некрасивой, показательно прожорливой, и ни один приличный паук к твоему гнезду близко не подойдет…
Ришшика в ответ недовольно фыркнула что-то в духе: “Клыков самцы не боятся, а хелицеры я умею держать при себе. Я цивилизованная аррграу, а не дикарка”, но тут же расслабилась. Уловив, что я веселюсь, Зельма, обнимающаяся под столом с дохлым попугаем, довольна, как слон, а воспитуемый паук достаточно напуган, Ришшика милостиво кивнула. Но в сторону арахнида укоризненно добавила:
— Глупый самец! Тавуров надо дарить уже ощипанными, а ценные перья рассортировать и преподнести отдельно!
“Глупый самец” почтительно припал на передние лапки, как перед Раушшаной в день приезда, прямо брюшком в горячую лужу. Густая шерстка на глазах впитала почти всю воду с пола. Ну… зато вытирать меньше. Кипяток наверняка уже остыл достаточно, чтобы не беспокоиться о сохранности его пуза.
— Она собиралась сунуть его в кипяток, прямо с перьями! — пожаловалась тем временем гномка, выбираясь из под стола и бережно баюкая свою добычу. — Это же, минимум, двадцать золотых, глупая ты женщина! Бесхозяйственная!
— Сама такая, — огрызнулась я, но без особого энтузиазма, так как во все глаза наблюдала за невероятным действом.
Вредная паучиха подобралась к жертве вплотную, явно наслаждаясь моментом, одним шевелением бровей подняла несчастного ребенка с пола и теперь ме-едленно, интимно, можно сказать, вытирала его мокрое брюшко моим белым кухонным полотенцем!
И еще пояснила, стерва, таким незнакомо-томным голосом голодной гадюки:
— Что за дурной самец, теперь будешь по всему гнезду воду разносить? Стой смирно.
Впрочем, Ррашшарда мне сразу стало жальче даже самой шикарной тряпки. Потому что у него то ли от впечатлений, то ли от ужаса подкашивались все восемь лап. А вернее — и от того, и от другого.
— Ришшика, прекрати издеваться над мужчиной! — возмутилась я и отобрала полотенце у садистки. — И вообще, не трогай парня, я тебе сейчас попугая пожарю.
Ришшика хмыкнула, но отпустила свою жертву, обошла его, как статую, осмотрела со всех сторон и с царственным видом пристроила собственное брюшко на широкий кухонный диван.
— Эта птица называется не попугай, а тавур, она редкая, хитрая, хорошо прячется и высоко летает. Ее мясо очень вкусное, и перья стоят дорого, — просветила она меня. — Неплохой улов для такого молодого самца.
Вместо того чтобы возгордиться — похвалили же! — Ррашшард поклонился, кое-как пробормотал несколько слов благодарности, а сам все это время потихоньку пятился в сторону двери, смешно стараясь обогнуть лужу.
— Не смею мешать вам, аррграу.
— Скажи свое имя, молодой арргер, — Ришшика следила за ним глазами охотящейся кошки, но догнать и схватить пока не пыталась.
— Ррашшард из гнезда Ррошшин-Арг, достойная грау. Прошу прощения, но вынужден вас покинуть. Мои обязанности призывают меня, — ух ты, как официально и слегка пафосно.
Зато Ришшика кивнула очень даже милостиво:
— Можешь идти, Рашшард из гнезда Ррошшин-Арг. Я найду тебя, когда придет мое время.
Н-да… я бы испугалась такого обещания, а вот Ррашшард, который тоже вроде бы умчался по своим очень важным делами со скоростью курьерского поезда, на прощанье так сверкнул глазами… ха! На последнюю ноту спорю, когда придет время, он “найдется” сам, причем так, что фиг потом потеряешь.
— Интересный самец… сильный… ловкий… молодой… и умный, — Ришшика мечтательно посмотрела на закрывшуюся дверь. — Поймать, что ли, и воспитать… хороший отец гнезда получится.
Мы с Зельмой переглянулись и дружно покатились со смеху. Ришшика пару секунд смотрела на нас, как на умственно увечных, а потом махнула рукой и тоже рассмеялась.
Вечер удался. Мы сидели на кухне, обдирали псевдопопугаичьи перья, которые рачительная гномочка сразу сортировала и раскладывала по кучкам, потом потрошили и разделывали тушки… обычные бабские посиделки, как летом в деревне с соседками. Было в моей жизни и такое. Ну и болтали, как водится.
— Что за глупые предрассудки, — укоряла меня Ришшика, морща нос и чихая на прилипшую к лицу пушинку. — Арахнидки ели самцов только в дикой древности, когда в нас еще не проснулся разум. Ну, и были еще непроверенные слухи о некоторых аррграу… в темные времена, когда морра арргрос был разделен с сердцем арахнидов. Но это чушь, страшные сказки для глупых детей. Якобы некоторые аррграу специально приказывали самцам своего гнезда ловить мужчин другой расы, спаривались с ними и после этого съедали. Про арргера Рридфферта тоже ходили дикие слухи после его рождения. Будто бы он такой потому, что мать его кладки слишком любила эльфов.
