Марбхфхаискорт! Ни разу не дождался!
А потом боль отступает, потому что приходит время искупления. Это мой "воспитатель" так красиво свои издевательства называл, искупление вины. Ну хоть не обманывал никого, ни себя, ни меня, называя это "перевоспитанием". Какое, к чертям, перевоспитание?! Месть это их была… Месть всем воинам Тьмы, попавшим к ним в руки. Мы ведь тоже от души глумились над пленными Светлыми. Только мы красивыми словами о добре, чести и прочем бреде не прикрывались. А эти… Лицемеры, дьявол их всех раздери!
— Располагайся, — мышь привела меня в каморку, чуть поболее той, в которой я жил до этого. Хотя у нее весь дом не хоромы, прямо скажем. К тому же непонятно, когда последний раз эта женщина у себя убиралась. Давно, судя по всему.
Добила меня куча постельного белья на диване. Любовник тут спал, что ли? Хотя странно, что не с ней… С другой стороны вообще было бы странно, если бы у нее был любовник.
Я когда нервничаю, или злюсь, или… была бы она посимпатичнее — о сексе бы думал. С ней. Но ведь мышь же страшная… и тупая к тому же. Даже четко приказать, куда и как ложиться — и то не может… Ну не дура ли?!
Но не успел я лечь, как, обернувшись, увидел, что она притащила вместо плетки… Есть в их мирке такое выражение, связанное с мужским половым органом. Вот я вошел в состояние, четко выражающееся этим словом.
— Ты что, озверела что ли?! — заорал я.
На что мне выдали, что у нее не филиал инквизиции.
Это она себе польстила… Марбхфхаискорт! Я от первого же удара чуть пожар не устроил — такие искры у меня из глаз посыпались от боли.
Обматерил ее от души, не сдержался… И тут она меня озадачила. Вместо того чтобы лупить дальше, мышь решила разобраться, почему у миадерпиана стрелка столбца боли поползла не вверх, а вниз. Вот зануда! Да потому что у меня цензурных слов не было…
А потом она как в раж вошла… У меня от боли перемыкание случилось такое, что я даже забыл на миадерпиан поглядывать. Очнулся только когда она… мышь эта… сама остановилась:
— Все. КрасавЕц в полосочку. Выдыхай. Больнометр твой звякнул и больше не двигается.
Она отбросила ту дрянь, которой меня порола, куда-то в угол. Наклонилась надо мной и чуть прищурилась, разглядывая мой зад. Уронила очки и чертыхнулась в полголоса.
— Что, нравится?! — ехидно спросил я.
Мышь только хмыкнула. Нащупала свои окуляры, но не надела, а сунула в карман брюк.
— У твоих светлых поклонников явно что-то не в порядке с приоритетами, — она выпрямилась и о чем-то задумалась, прикусив нижнюю губу и прищурив один глаз. Без очков взгляд казался немного рассеянным. — Тощая замученная тушка. Или ты считаешь, что полосатая в кровь попа — это очень красиво и сексуально? Я тебя огорчу: единственное желание, которое она вызывает — держаться подальше.
Мой светлый властелин тоже любил такие фразы, но его выдавал или взгляд, или язык, пробежавшийся по пересохшим губам, или чуть хрипящий от возбуждения голос… Я знал, что он врет, чтобы меня унизить, а на самом деле хочет меня, хочет до дрожи.
А эта… эта не хотела! Или очень хорошо играла… Но нет худа без добра и тьмы без света — синяя стрелка миадерпиана радостно подскочила на несколько делений вверх. Унижение — противное чувство. Мне оно никогда не нравилось…
Вообще эти два столбика были, как сообщающиеся сосуды, что ли. Сильная боль поднимала вверх сразу обе стрелки, а сильное унижение… Правда меня еще надо было постараться унизить, марбхфхаискорт! Но мыши это удалось, черти ее… поимей красиво в разных позах, чтобы ей было приятно!
— Ну и держись… подальше! Постели мне коврик в одной из своих каморок и забудь до следующего вечера, — выдал я ей, пытаясь встать с дивана и нашаривая рукой полотенце.
— Ой, да лежи уже, вредина мелкая! — неожиданно прилетевший подзатыльник был несильный, но обидный. — Ты мне тут еще оскорбленного мученика изобрази. Сейчас намажу чем-нибудь твое пострадавшее за светлые идеи седалище, потом постелем чистое белье, и чтоб спал до утра и не кукарекал. Завтра будем решать, как жить дальше, — и мышь быстро вышла. Вернулась минут через пять со стопкой белья и каким-то тюбиком в руках.
— Ты еще меня зубы чистить отправь и молоко горячее перед сном сделай, — фыркнул я, поглядывая на женщину очень опасливо. Мало ли, что там, в этом тюбике…
— Твои зубы, хочешь развлекаться еще и зубной болью — хоть совсем не чисти, — спокойно пожала она плечами. — И молока нет. Можешь чаю еще попить, если хочешь, но это без меня. Мне на сегодня чудес хватило, пора и отдохнуть, — разговаривая, она открутила крышечку с тюбика и присела на диван рядом со мной. — Подвинься немного. Да не дергайся, это просто мазь, называется "Спасатель", очень хорошо заживляет. И не щиплет, не дергайся, я сказала!
Какое… не дергайся! Дьявол ее… одари разумом, пожалуйста, век благодарен буду… следующий! И так все болит, а она еще и… холодными руками, к которым так и хочется прижиматься горящей кожей, или тем, что от нее осталось, да еще жирное нечто, которое она старательно размазывала… нежно… а у меня нормального секса с женщиной давно уже не было… у меня уже давно вообще нормального секса не было! А тут такие ласки…
Я растекся по дивану, только что не мурлыкая от удовольствия.
Но она даже внимания на это не обратила. Руки были осторожные и ласковые, да. А вот лицо… С таким брезгливо-сосредоточенным выражением мою задницу давно никто не изучал. Синяя стрелка миадерпиана поползла дальше вверх.
Да что с ней не так, с мышью этой?! Ну, порвала она мне зад на лоскутки, привлекательнее он от этого не стал, признаю. Но ей ведь и раньше на меня плевать было… Страшенная же, неухоженная, внешне лет на восемьсот выглядит, если не больше. Она же должна от счастья подпрыгивать, что я в полном ее распоряжении!
И тут я почувствовал приятную тяжесть четко между ног… означающую, что кому-то все же пришло в голову… или в головку… подпрыгнуть от счастья. Марбхфхаискорт! Только этого мне и не хватало! На мышь?! Да ты очумел, что ли, от недое…?!
— Ну все. Теперь поднимайся тихонько, я постелю. И спааааать… — эта странная женщина вытерла руки какой-то тряпкой и встала. Потянулась, сладко зевнула, прикрыв рот ладонью.
Я оторвался от дивана и отошел в сторону, держа в опущенной руке полотенце. Наматывать его на себя, если сейчас спать ложиться будем, смысла не было. Интересно, она со мной ляжет или свалит куда-нибудь по-тихому?
Мышь проследила, как я поднимаюсь — внимательно так, словно ждала, что я вот-вот грохнусь в обморок. Когда ее взгляд опустился до моего вставшего члена, она почему-то тихо хмыкнула, но глаз поспешно не отвела. Хотела, кажется, что-то сказать, но только еще раз продемонстрировала свой непонятный безочковый прищур и промолчала.
Ну ладно, задница у меня не в форме, но чтобы женщины, глядя на меня в возбужденном состоянии, просто хмыкали… Такого точно не было!
