И маленький Владис истово верил в этих загадочных паладинов. Верил, до тех пор, пока родителей не убили. Ни один паладин не явился, чтобы их защитить… спасти… Ни один не явился, чтобы отомстить… покарать виновных. Ни один паладин не явился, когда на него самого, Владиса, напал десяток Светлых.
Да, может быть их лепет на суде про то, что его грехи переполнили чашу терпения… и он должен понести кару… может что-то в этом и было похожее на правду.
Он жил так, как живут все Высшие. Все! И Темные, и Светлые. Даже эльфы презирают низших и издеваются над своими пленными, почему же чаша терпения переполнилась только по отношению к молодому демону?
Хотя Ад Светлых не пустовал, нельзя было сказать, что это индивидуально для него изобретено. Там встречались еще Темные…
Удар по ребрам. Возмущенный оскорбительный выкрик… Боль. Боль, боль, еще боль… Мутит. Удар. Темно… Светлые — это свет. Темные — это…
— Вот и сиди здесь вместе со своей удовлетворенной стекляшкой! Завтра еще развлечемся, когда ты в норму придешь, — злорадный смех, хлопок двери и скрежет ключа в замке. Зачем, если дверь блокируется магически?
Пошарив рукой по полу, Владис нашел миадерпиан, прижал его к себе поближе… Сейчас это был не враг, не доносчик, не источник воспитательной боли… действительно честно-воспитательной… сейчас это была единственная оставшаяся вещь — снова просто вещь! — с которой они вместе были у Алены.
Низшая… Все равно она бы угасла быстрее него, а в том странном мирке люди вообще живут, как бабочки… Красивые, яркие, завлекательные… и сгорающие за несколько мгновений.
Она бы сгорела, и он оказался бы здесь в любом случае…
Нет, не правда! Они бы что-нибудь придумали. Миадерпиан стремительно сокращал шкалу, может еще несколько лет и он бы исчез? — Владис погладил неожиданно ставший родным "градусник".
Зрение постепенно возвращалось. Голова кружилась. Мутило и хотелось пить… Ныла вывихнутая челюсть… Пересохшие, разбитые в кровь губы обжигали болезненными искорками всякий раз, когда Владис их облизывал. Больше всего боли было внутри… Болели и живот, и печень, и задница, и… душа.
"Настоящий мужик. Своего не отдаст" — вспомнилась милая старая женщина… Она ошиблась. Владис легко согласился отдать свое в обмен на призрак, фикцию… Месть. Да кому она нужна, эта месть?! Какая разница, кто из своих его подставил? — катая миадерпиан по полу и следя за медленно уползающий к нулю синей шкалой, Темный искренне пытался убедить себя, что ему и правда все равно… Но нет! Ему было не все равно. Кто-то из близких выдал Светлым его укрытие, тайное место, куда он уползал каждый год, побыть наедине, расслабиться… Место, где его легко можно было взять, потому что он не ожидал нападения. Место, известное лишь избранным.
Да, то, что он поверил Наамидес и дал себя перенести в другой мир — было глупостью. Но цель… цель глупостью не была. Просто надо было не бежать, как… как осел, гвоздей ему под копыта! Надо было посоветоваться с Аленой. С его Анжи, Ангелом. Бабочкой.
Разбитые губы растянулись в печальной улыбке…
Интересно, она догадается, что он больше не вернется? Нет, наверное. Слишком стремительно все произошло. Значит будет ждать… Переживать. Волноваться.
Владис подполз к стенке, и попытался сесть… Странное чувство душило, скручивало все внутри узлом.
Им было так хорошо вместе, весело… Он почти вжился в тот мирок. Почти… Почти был счастлив. Еще бы лет восемьдесят он точно потерпел бы. Легко! И кто вот этой дурехе теперь будет вправлять спину, когда она просидит полночи буквой "Г" в своей мастерской? Кто будет ее встречать, помогая допереть мешок камней до дома? Паша?! Он даже из театра ее проводить нормально не смог…
"Моя мышь", — Владис потер глаза, потому что зрение снова стало расплываться.
Так обидно не было даже когда на него напали. Тогда была отчаянная злость, какая-то странная веселая лихость… Уничтожить как можно больше, продать свою жизнь подороже… Потом этот приговор… Пафос, сиропом выливающийся из ушей. Смешно и противно. Потом — ненависть и месть. Жажда мести. Освобожусь. Отомщу. Отыграюсь… Ну вот, теперь он даже знает кто его предал, и никакого чувства удовлетворения.
Только очень обидно… и больно. У него отняли что-то очень важное, что-то… что-то по-настоящему его! И где опять эти сраные паладины?!
"… собак никто сегодня не вывел" — совершенно глупая мысль вдруг тоже царапнула, ощутимо и больно. У него в том мире были обязанности. Семья… Да! У него там была семья, настоящая, такая как у отца с матерью. Он же хотел поехать покормить мышку обедом… Она там голодная. Устанет на своей выставке, вернется домой, а его нет.
Он здесь, в такой знакомой привычной холодной темноте, ждет своего "хозяина", бесы ему тесак под ребро! На мгновение показалось, что никакой Алены не было, ничего не было, кроме удивительно ласкового, доброго и прекрасного сна… А теперь реальность вернулась.
Но вот как раз уснуть снова у Владиса так и не получилось, время тянулось серой вязкой тягучей массой, невозможно было понять, как давно он тут. Светлый сказал, что вернется за ним завтра. Значит, завтра еще не наступило.
Наверное, он все же впал в зыбкое полузабытье, потому что яркий свет ударил по глазам неожиданно, и Владис едва успел сгруппироваться, закрываясь от прицельного пинка по ребрам.
— Вставай, тварь, пора заняться твоим воспитанием! — еще один пинок, в бедро. — Выпрямись, раб! — и шею обхватывает такой привычный и такой ненавистный ошейник. — Ну вот, теперь ты одет прилично, как и положено каждому Темному! — этот голос, разве можно так ненавидеть даже голос? Можно!
На этот раз его проволокли вверх по знакомой лестнице и пинком забросили в большое, хорошо освещенное помещение.
— Оглядись, раб, я специально для тебя постарался, — Светлый, довольно улыбаясь, обвел рукой хорошо оборудованную пыточную. Новую, хаискорт!
— Налюбовался? — удовлетворенное ехидство победителя в голосе. Так бы и придушил голыми руками! Но магия же… Кругом магия, скручивающая крепче любых веревок. — Тогда пшел, скотина, на своего любимого козлика, обними его покрепче! Твоя задница скучала по мне, я знаю!
Сопротивляться приказам невозможно, когда они подкреплены магией. Да и бесполезно. Потрескавшуюся старую кожу на козлах для порки заменили новой, она неприятно холодит. Жадные руки бесцеремонно липнут к телу, щупают, сминают, царапают до крови. Когтистые пальцы втискиваются между ягодиц.
— Соскучился, мой темненький? — в ненавистном голосе липкое вожделение, от которого хочется вывернуть все содержимое желудка прямо на пол. — Раздвинь ножки. Раздвинь ноги, тварь!
Удар. Когти вспарывают нежную кожу на внутренней поверхности бедра, и по ноге течет теплая кровь. Растянутые колени жестко фиксируются ремнями.
— Непослушных рабов наказывают, ты уже забыл, чертееенок?! — голос издевательски тянет ставшее привычным прозвище, коверкая и извращая его до неузнаваемости. — Я напомню!
