Несмотря на все более смелые и откровенные ласки, она все же вздрогнула от неожиданности, когда его рука нырнула в вырез ночной рубашки и властно сжала грудь. Подушечка большого пальца слегка потерла ее сосок, и от этого ее лоно стало наполняться желанием близости.
Стыд начал бороться с наслаждением, когда Памела осознала, что только складки ее потрепанной ночной рубашки и тонкая замша его штанов отделяют ее от позора. Наверное, именно так когда-то ее мать уступила натиску великолепного мужчины, не зная, что он не просто ее первый мужчина, а первый из многих последующих.
Страх и смятение Памелы очень быстро переросли в самую настоящую панику. Она стала отталкивать от себя Коннора.
— Прошу тебя, не надо! Коннор, остановись! Не делай этого!
Он был настолько опьянен страстью, что не сразу понял, о чем его просит Памела. Он медленно поднял голову и недоуменно посмотрел на нее. Оба молчали, и в это мгновение в комнате слышалось только их прерывистое дыхание. Он все еще сжимал руками ее пышную грудь и лежал между ее бедрами, каждой клеточкой тела ожидая естественного продолжения.
— Почему не надо? — хрипло выдохнул он. — Помнишь, ты обещала, что я смогу иметь столько женщин, сколько захочу?
— Так вот оно что, мистер Кинкейд. Вы хотите иметь… меня?
Ее слова достигли цели. Всего несколько мгновений назад она стонала и звала его по имени, а теперь… мистер Кинкейд.
— Да будет вам известно, мисс Дарби, я не привык брать женщин силой.
— Ну да, — усмехнулась она, — это они берут тебя.
— Я хотел сказать, что привык платить им. Глаза Памелы расширились от возмущения. Коннор был слишком возбужден, чтобы рассуждать трезво.
— Чего ты хочешь от меня, детка? Цветов? Нежных слов? Обещаний, которые я не смогу выполнить?
Сейчас он готов был отдать ей все на свете, включая герцогство, если бы таковое у него действительно было, лишь бы она позволила ему снять с нее ночную рубашку, чтобы он мог увидеть ее обнаженной, а затем войти в нее и предаться высшим любовным ласкам.
— Я хочу, чтобы ты ушел, — тихо проговорила она и тут же захотела взять свои слова обратно.
Ей было невыносимо больно видеть, как его лицо сразу превратилось в маску. В одно мгновение он встал с постели, и ей сразу стало холодно. Она села в постели, убирая от лица растрепанные волосы и отчаянно жалея, что у нее не хватает смелости позвать его обратно.
У окна он обернулся.
— Если бы я был настоящим маркизом, я мог бы настоять на своем?
Прижав одно колено к груди, она тихо ответила:
— Если бы ты был настоящим маркизом, ты бы сам не захотел остаться. Тебе не нужна была бы такая женщина, как я.
— Но ты мне действительно нужна…
Потом он ушел, а Памела осталась сидеть на постели, все еще чувствуя на губах вкус его поцелуев.
Глава 14
На следующее утро Коннор проснулся в дурном расположении духа. Из соседней комнаты доносилась веселая непристойная песенка.
Он со стоном сел в постели, откинув в сторону одеяло. Золотистые солнечные лучи слепили сонные глаза. Утренний ветерок, пахнущий цветущими яблонями, проникал в спальню сквозь разбитое накануне окно.
Вернувшись от Памелы, Коннор полночи ворочался в постели, не в состоянии заснуть. Его тело нестерпимо ныло от неудовлетворенного желания. Он чувствовал себя последним дураком, причем по двум причинам — во-первых, оттого что проник к ней в спальню как какой-то вор, а во-вторых, оттого что позволил ей выгнать себя несолоно хлебавши.
Под утро он, наконец, задремал и во сне видел Памелу, которая звала его к себе. Потом соблазнительные сцены сменились кошмарами, в которых Памела прогоняла его прочь, но он, не обращая внимания на ее испуганные глаза и хриплые мольбы о пощаде, все же овладевал ею во всех мыслимых и немыслимых позах, совершенно не думая о ней.
Уже перед самым рассветом он провалился в крепкий сон без всяких сновидений, чтобы проснуться от веселой непристойной песенки Броуди.
Встав с постели, он стал потягиваться и зевать, словно огромный кот. Потом надел брюки и отправился в туалетную комнату, где обнаружил Броуди лежащим в большой медной ванне. От горячей воды поднимался пар, а Броуди с удовольствием тер себе спину щеткой на длинной ручке и продолжал напевать песенку.
Коннор покашлял, чтобы обозначить свое присутствие.
Броуди обернулся и улыбнулся ему, как ни в чем не бывало.
— Доброе утро, дружище! Надеюсь, ты не имеешь ничего против того, что я, будучи твоим камердинером, заказал тебе горячую ванну?
— Мне? Я не ослышался?
Броуди отложил в сторону щетку и принялся энергично намыливать волосатые подмышки.
— Ну да, тебе. Ты можешь воспользоваться ею после меня.
С этими словами Броуди окунулся с головой, чтобы смыть мыльную пену с волос. Посмотрев на слой грязной пены на поверхности воды, Коннор почувствовал сильное желание утопить в ней несносного Броуди, но он не стал этого делать. Куда потом девать тело?
Пока он размышлял об этом, Броуди вынырнул из воды, отфыркиваясь, словно мокрый спаниель.
Тут Коннор принюхался. В воздухе стоял явственный запах бекона. В животе у него заурчало от голода. Накануне за ужином Коннор обнаружил, что мужчина не может, как следует наесться, если каждый кусочек пищи будет отправлять в рот вилкой.
Тут он заметил поднос с пустыми тарелками, стоявший возле туалетного столика. Глядя на оставшиеся крошки хлеба и мяса, Коннор тяжело вздохнул.
— Ты и завтрак мой успел съесть, как я погляжу.
— Ага, и он был очень вкусным! Впрочем, некоторые куски бекона были пережаренными. Надо бы поговорить сегодня е кухаркой. Я слышал, она еще не замужем. Может, я сгожусь ей в мужья?
— А я слышал, что она весьма плотная женщина и может свернуть шею курице голыми руками.
— Мне всегда нравились женщины с крепкими руками, — расплылся в улыбке Броуди.
Коннору очень хотелось продемонстрировать другу крепость своих кулаков, но тут Броуди, не дожидаясь, пока Коннор отвернется, встал из воды во весь рост. Вид его волосатого мокрого тела во всех подробностях наготы моментально отбил у Коннора всякий аппетит. Вытатуированная на руке змея, казалось, подмигнула ему.
— Дружище, не подашь мне вон то полотенце?
— Разумеется, — пробормотал Коннор и, сняв со спинки стула банное полотенце, швырнул его Броуди. — Еще что-нибудь сделать для тебя? Почистить твои сапоги? Накрахмалить рубашку? Заплести косички?
Броуди ответил, с довольным видом вытирая волосатую грудь:
— Ну, если ты так настаиваешь, помоги мне постричь ногти на ногах, пока не явился твой портной. Бедняга ждет тебя внизу уже битый час…
