Я раздраженно взмахнула рукой, привлекая его внимание.
— Сядь и послушай! Все не так страшно, как кажется. Никто тебя не просит грабить старушек. Надо всего лишь разыграть циничное нападение на мою собственную персону, которое приведет меня в такой трепет и нервное возбуждение, что я потеряю память. Причем в присутствии старушек. Эту сторону я еще не проработала… в смысле, как привлечь их на место действия, но уверена, что вместе мы решим этот маленький вопросик. Что еще тебе сказать? — Я не могла прочесть выражение его пронзительно–синих глаз и решила, что это, наверное, к лучшему. — Давай подумаем. Фамилия старушек Трамвелл. Они живут в просторном доме под названием "Кельи". И честно говоря, я не думаю, что они откажут мне в гостеприимстве на то время, пока я одновременно не восстановлю свою память и не раскрою свое происхождение.
Гарри отнюдь не примирился. Он недоверчиво покачал головой.
— В высшей степени возмутительный и дурацкий план. Думаешь, если эти женщины стары, значит, они непременно дряхлы и немощны? Хотя в воспитательных целях надо дать тебе возможность пройти через это — провести недельку среди нафталина и изъеденной жучками мебели. — Он сунул руки в карманы штанов и посмотрел на меня. — Когда ты замышляла весь этот спектакль, тебе не приходило в голову, что старушки могут попросту вызвать полицию? Неужто ты всерьез полагаешь, будто после ареста ты избежишь медицинского осмотра и не загремишь в психушку?
Наверное, я могла бы догадаться… Разве Гарри не подводил меня и раньше? Я вскочила, едва не опрокинув стул, который жалобно пискнул, проехавшись по полу, и принялась озираться в поисках сумочки.
— У тебя ее не было, — насмешливо оповестил Гарри.
— Мне следовало помнить о твоей способности испортить что угодно, Гарри Харкнесс.
Проследовав к кухонной двери, я толкнула ее, некоторое время постояла на пороге, покусывая губы, и наконец обреченно буркнула:
— До свидания.
— Тесса, никто не желает тебе счастья больше меня. Что бы между нами ни случилось, ты для меня по–прежнему самый главный человек на свете. Но… — Если это признание в любви, то произнесено оно было до странности обыденным тоном.
Однако именно этот скучный голос меня тронул. Я развернулась, подбежала к Гарри, обхватила его руками за шею и уткнулась лицом в уют рубашки из грубой ткани. Его пальцы медленно и нежно двигались по моим волосам, методично избавляя их от шпилек. В мгновение ока я забыла про наши ссоры, и про нахальную девицу в его постели. Мы были заодно. Мы всегда были заодно.
— И все же я повторяю, — раздался приглушенный голос, — что твой замысел безумен, возмутителен и, по всей видимости, бессмыслен.
Расцепив руки, я медленно отстранилась от Гарри. Нужно быть рассудительной, логичной и невозмутимой, что весьма трудно, когда вдыхаешь головокружительный запах его лосьона после бритья и пытаешься убаюкать себя мыслью, будто все, что вне этой комнаты, не имеет значения.
— Почему безумен, возмутителен и бессмыслен?
— Безумен, потому что шансы осуществить его более чем минимальны, если только у тебя нет в рукаве парочки тузов. Возмутителен, потому что ты этих женщин совсем не знаешь, и бессмыслен, потому что нет никаких доказательств твоей связи с этой семьей.
— Хорошо. — Я заправила за ухо непослушную прядь. — Туз в рукаве у нас есть — пристрастие сестер Трамвелл к романтическим историям. У них же, бедняжек, нет иных развлечений, кроме похода за покупками дважды в год в универмаг "Харродс" и рождения еще одного ребенка у принцессы Дианы. Думаю, будет даже неплохо, если мы дадим старушкам возможность наяву пережить одну из их фантазий. Что касается моих связей с обитателями "Келий", то мне действительно хотелось бы думать, что я потомок той самой Тессы, — тогда бы все сошлось один к одному. Но даже если не так, все равно в доме сестриц Трамвелл может найтись нечто такое, что имеет отношение к моему происхождению.
— Тесса, но почему тебя совершенно не интересует твой отец?
— А зачем он мне нужен? У меня есть мой чудесный папа.
— Но ты же не можешь отрицать роль мужчины в твоем появлении на свет, даже если у тебя нет желания с ним познакомиться.
Я покачала головой.
— Ферджи всегда говорила, что, по ее мнению, мой настоящий отец во всех смыслах был случайным партнером, для меня же он вроде водителя, скрывшегося с места происшествия. Если бы он остался рядом с матерью, ей бы не пришлось делать то, что она сделала. Гарри, ты ведь мне поможешь? Пожалуйста!
Я протянула ему руки, и он медленно сжал их.
— Да, Но по своим соображениям, а не по твоим.
Я почувствовала себя такой счастливой, что даже не удосужилась спросить себя, а что, собственно, Гарри имеет в виду.
Глава третья
При всей своей браваде я все–таки время от времени испытывала угрызения совести из–за того, что собираюсь обмануть двух невинных старушек. В утро великого события я никак не могла согреться. В ушах назойливым рефреном звучали слова Ферджи: "Бог оплачивает долги не деньгами". Хотя, к счастью для ее душевного спокойствия, Ферджи не ведала, на что способна моя греховная натура. Они с папой не подозревали ничего дурного, наивно полагая, что я отправилась в прощальное путешествие по Костволду.
В своем первом послании из Девона Ферджи сообщала, что в дальнейшем будет направлять корреспонденцию на адрес почтового отделения в Кингс—Рэнсоме. Она вовсю занимается основанием нового варианта Женского хора, а также твердо противостоит местным дамочкам, которые так и вертятся вокруг папы. Что может быть притягательнее для хищнических женских инстинктов, чем новый священник в идеально чистом доме? Да, провозглашала Ферджи, она считает своим моральным долгом отражать атаки этих вертихвосток, особенно после того, как папа, вопреки обыкновению, проявил склонность сбиться с пути истинного и пригласил на чай Руту, сестрицу Веры Харкнесс, причем потребовал подать не как–нибудь, а в серебряном чайнике!
Каким же невинным все это выглядело. Если бы Ферджи увидела меня в "Кельях" в ту первую ночь, когда я лежала на узкой кровати в комнате, которая пятьдесят лет назад была детской, она бы наверняка выволокла меня оттуда за волосы…
Не отрывая головы от подушек, я оглядела комнату. Невозможно было не ощутить суеверного страха. В воздухе стоял слабый запах высушенной лаванды, но он не мог подавить странного чувства, будто здесь все давным–давно умерло. Заляпанный чернилами письменный стол, горбатая лошадка–качалка, потрепанные книжки с картинками и куклы казались призраками чьего–то далекого детства. Куклы были хуже всего — со своими невидящими глазами и навеки застывшими фарфоровыми улыбками. В самом центре просторной комнаты висели огромные качели, прикрепленные к потолку толстыми канатами с кольцами. Скрип, скрип, скрип. Меня совсем не радовала мысль проснуться ночью от скрипа виселицы, установленной на продуваемой всеми ветрами пустоши.
