Дверь бесшумно отворилась, и неизменный Страш сообщил, что машина готова. Мне вдруг расхотелось ехать. Как я смогу сосредоточиться на том, чтобы добыть какие–то сведения, когда остальные гости будут потешаться над бедными сестрицами, пряча гнусные ухмылки за стаканами с хересом? Пожилые люди такие ранимые. Как, порой, и молодые.
Дорога до Чейнвинд–холла выявила всю зыбкость границы между жизнью и смертью, о чем я раньше никогда не задумывалась. Повез нас не Страш. Он всего лишь распахнул перед нами дверцы механизма, больше всего напоминавшего старинный катафалк. За руль села Гиацинта, а мы с Примулой разместились рядом.
— Всем удобно? Люди кривились, когда двадцать лет назад Артур Уилкинсон окончательно перешел на кремацию и мы приобрели его надежную старушку. Но мы знали, во что вкладываем деньги. На эту машину можно полагаться на все сто процентов. Кто бы позволил, чтобы автомобиль с покойником вдруг заглох в транспортной пробке? Тесса, если на обратном пути почувствуешь усталость, можешь прилечь на подстилку для Минни. Она иногда любит куда–нибудь прокатиться.
Гиацинта нажала на акселератор, и я вцепилась в дверцу. Катафалк пулей ринулся в вечернюю мглу, которая отнюдь не рассеивалась светом фар: Гиацинта наотрез отказалась их включить, так как у нее от бликов болели глаза.
— Мисс Трамвелл, а вы давно получали водительские права? — робко спросила я, подпрыгивая на сиденье.
— Водительские права? А что это такое? — Гиацинта расчистила на запотевшем стекле пятнышко размером с дверной глазок. — Нет, своих у меня никогда не было. Я пользуюсь правами нашей покойной мамы, из сентиментальных соображений. Вот мы и приехали! Чейнвинд–холл.
Катафалк скакал и сотрясался как безумный на всем пути по длинной извилистой подъездной дорожке, налетел на ничего не подозревавшее дерево, сделал крюк по клумбе и, взревев, наконец–то остановился. Я собрала свои бедные кости, которые последние сто метров покоились на коленях Примулы, и убедилась, что все еще жива. Правда, поджилки будут, наверное, трястись отныне вечно. Пригнувшись под порывами завывающего ветра, сопровождаемые яростными струями дождя, мы заправскими спринтерами преодолели расстояние до дома и взлетели по ступенькам. И все равно промокли до нитки. Влажные подолы путались в ногах, волосы змеями лезли в лицо, а мы сбились в кучу, чтобы ветер не унес нас неведомо куда. Безупречный дворецкий, открывший дверь, должно быть, решил, что хозяева зазвали на обед троицу беглых каторжников.
Интересно, дворецких специально учат вырабатывать высокомерно–презрительный взгляд? Представитель этой почтенной профессии принял наши пальто кончиками пальцев, словно газету, в которую заворачивали жареную рыбу с картошкой, и швырнул в руки ближайшего слуги. — Сюда, пожалуйста!
И мы побрели за негнущейся спиной по необозримому зеркальному паркету. Когда проходили мимо статуи обнаженного греческого бога, Примула стыдливо отвела взгляд. Мне же пришлось постараться подавить нервный смешок. Этот дом походил на музей гораздо больше, чем галерея Энгуса Гранта. Недоставало лишь плюшевых канатов, чтобы удерживать толпы любителей искусства, и платы за вход. Я едва успела принять скромную позу дебютантки, как створки высоких дверей бесшумно отворились и дворецкий торжественно провозгласил: — Семейство Трамвелл, сэр! Я вошла, преисполненная надежд. Почти счастливая. Дорога в Чейнвинд–холл оставила в моей душе глубокий след. Отныне я не сомневалась — жизнь прекрасна!
А кроме того, жизнь удивительно не вовремя умеет ударить пыльным мешком по голове. Но в первые секунды, оглядывая огромную гостиную, я не почувствовала или не увидела, что пыльный мешок уже начал свое падение. Сидящие и стоящие люди представлялись пока безликими карточными фигурами. Если холл выглядел по–графски, то гостиная — по–королевски. Гигантская люстра заливала серебристым сиянием мебель сплошь из красного дерева, мрамора, стекла и бархата. Высоченные окна были закрыты темно–синими бархатными портьерами. Полукруглый диван, обитый шелком цвета слоновой кости, стоял лицом к мраморному с позолотой камину, бледно–желтые парчовые стулья примостились у маленьких инкрустированных столиков. Зеркальный экран в углу комнаты отражал алмазный свет люстры и рубиновые искры огня. Каждое украшение, каждый лакированный шкафчик был достоин Королевского монетного двора. Застыв на месте и вытаращив от изумления глаза, я мешала пройти Гиацинте и Примуле, нетерпеливо переминавшимся за моей спиной. Кто–то из них слегка меня подтолкнул, и я двинулась вперед.
Вот тут–то на меня и обрушился пыльный мешок. Две карточные фигуры, стоявшие прямо по курсу, расступились, любезно пропуская нас. Одна из фигур, напоминавшая пародию на маленького лорда Фаунтлероя
[8] — желтые глаза навыкате, кудряшки явно искусственного происхождения и розовая бархатная курточка, — горделиво распрямилась. Другая же фигура под моим испуганным взглядом превратилась в Энгуса Гранта, моего друга и владельца лондонской галереи "Наследие", где я честно трудилась целый год.
Комната покачнулась. Я слепо протянула руку и почувствовала, как кто–то коснулся ее. Должно быть, хозяин дома, сквайр Годфри Гранди. Через секунду я услышала свой бормочущий голос: "Мне здесь очень нравится, сэр". Потом раздались жужжащие наставления Гиацинты.
Энгус, к счастью замешкавшийся возле дородной седовласой дамы, теперь решительно прокладывал путь ко мне; паркет угрожающе скрипел под его массивным телом. Еще минута, и все будет кончено! Энгус ласково улыбался, его многочисленные подбородки приветственно колыхались.
— Боже, вы восхитительны, дитя! — ворковал Годфри. — Перед тем как ввалился весь этот сброд, я как раз говорил мамуле, что с этой комнатой невозможно ничего поделать. Она такая безжизненная, просто отвратительно. И вот появляетесь вы, и эти стены тут же оживают! Вы божественны, дитя! А это платье… какой изысканный наряд! Вы должны сказать мне, где…
Энгус навис над нами. Ничего уже не изменишь… я проиграла, и проиграла самым бездарным образом… Отобрав у Годфри свою дрожащую ладонь, я сунула ее бывшему работодателю.
— Какая приятная неожиданность! Я и рассчитывать не мог, когда ехал сегодня сюда, что…
Энгус простер толстые руки, чтобы заключить меня в дружеские объятия, и перевел взгляд на сестер, распространяя и на них свою радость.
В ушах зазвучал мой собственный голос, холодный, четкий и невероятно чопорный:
— Приятно познакомиться с вами, мистер…
Энгус растерянно стиснул мою ладонь. Я сжала в ответ его руку и заставила себя посмотреть ему в глаза. Во взгляде Энгуса недоумение мешалось с дружеским участием. Пульс мой немного успокоился, зато сердце заныло еще пуще. Годфри гарцевал вокруг нас, представляя меня гостям и объясняя, что я осчастливила своим визитом сестер Трамвелл. Не будет ли мистер Грант столь любезен проводить пожилых дам к напиткам, тогда как он познакомит меня с остальными гостями?
