— Почему бы тебе не помочь мне… — прошептала я, поглаживая монаха по лысине, легла на пол и свернулась калачиком.
Так мы и лежали на полу с грелкой–бутылкой в обнимку, пока комната не погрузилась в вечерний сумрак и Ферджи не позвала меня пить чай.
С этого дня частенько, вплоть до тех пор, когда меня отправили в интернат, я поднималась в мамину комнату и разговаривала со своим другом — пузатым улыбчивым монахом. И даже много позже, когда у меня появился куда более солидный друг, который обожал спорить и язвительно прохаживаться на мой счет, я не забыла маленького пузатого монаха. Мой новый друг не только умел отпускать едкие замечания и дискутировать — ради справедливости надо сказать, он оказался прекрасным слушателем. И звали его Гарри…
Гарри Харкнесс жил неподалеку от нас, вместе с матерью–вдовой по имени Вера. Если при этих словах вы представили прихрамывающего бухгалтера и его седовласую матушку в комплекте с креслом–качалкой, то попали впросак. Вера Харкнесс, красивая дама с роскошными каштановыми волосами, выглядела настоящей обольстительницей, двух мужей она похоронила, а с третьим развелась. Гарри, сын мужа номер два, был под стать родительнице — обаятельный вампир. Будучи на десять лет старше меня, он снискал недобрую славу покорителя всех женских сердец в радиусе двадцати миль.
Мы познакомились, когда мне было двенадцать и я приехала домой на каникулы. Как–то раз Слюнявчик (я назвала своего пса так из–за его пристрастия к поцелуям) вздумал удрать во время прогулки. В то лето у Слюнявчика был излюбленный трюк под названием "чужая гостиная" — он пробирался в чужой дом и накидывался на хозяев с поцелуями. На сей раз он выбрал гостиную Харкнессов. Глупый пес ворвался через французское окно, а вслед за ним влетела и я, разгоряченная и донельзя чумазая. Прекрасной Веры, по счастью, дома не оказалось, зато Гарри принимал некую даму, которая, судя по разбросанным на диване предметам туалета, страдала от жары.
Пронзительный крик и полетевшие во все стороны подушки заглушили мои невнятные извинения. Дама пулей выскочила из комнаты, а спустя несколько мгновений и из дома. Больше я ее никогда не видела. Впоследствии Гарри любезно сообщил мне, что она переехала на Огненную Землю. Должно быть, он шутил. Этим–то Гарри Харкнесс меня и очаровал — я никогда не знала, шутит он или говорит всерьез, так же как и не знала, о чем он думает. Гарри был ужасно таинственный молодой человек. И превосходный хозяин. Через несколько минут после стремительного бегства раздетой дамы прибыла Вера и затеяла со мной великосветскую беседу. Гарри тем временем сварганил замечательный чай с бутербродами и плюшками. Плюшки, правда, изрядно зачерствели, но все–таки оказались вполне съедобны. Зубы мои, во всяком случае, уцелели.
Тот день навсегда останется у меня в памяти как один из счастливейших дней в жизни после смерти мамы. Как–то так получилось, что я вдруг принялась рассказывать Вере и Гарри о ней и моей настоящей матери. Последняя все больше становилась фантастической фигурой, наделенной красотой, великолепием и очарованием в совершенно немыслимых пропорциях. К этому меня подталкивали одноклассницы, которым мои россказни казались романтичными и трогательными.
Тогда и началась моя дружба с Харкнессами, матерью и сыном. Гарри, конечно, был не просто другом. Он был моим героем, поскольку именно о герое мечтает каждая школьница. Со временем становилось все труднее скрывать под маской задиристой младшей сестрички, что я от него без ума. И в один прекрасный день я решила, что пора положить конец представлениям Гарри обо мне как о закадычном дружке–приятеле. Поэтому я не приехала домой на рождественские каникулы, а вместо этого отправилась к своей подруге в Борнмут. Джефферсоны оказались замечательными людьми и пышно отметили мой день рождения (который праздновался за четыре дня до даты моего появления в доме священника), но чувство вины от того, что Ферджи придется засовывать в чулок рождественские подарки только для папы и для себя самой, и досада, что я пропустила гадание на рождественском пудинге, сделали мою жертву почти невыносимой. Я считала дни до Пасхи, и когда наконец примчалась в Кингс—Рэнсом, то обнаружила, что Гарри укатил по делам сельскохозяйственной компании, в которой он работал.
Разве не предупреждала меня Ферджи, что если кто хоть раз не погадает на рождественском пудинге, тому семь лет не видать удачи? А ее зловещие предсказания частенько сбывались. И действительно, новый учебный триместр начался с девяти дождливых дней — верный признак, что силы зла начинают доминировать. Все же я повторяла себе на протяжении всего томительного летнего триместра, что люди сами творцы своей судьбы. Если я хочу найти свою мать, то должна ее искать. Если мне нужен Гарри, я должна его получить.
Первым делом я внимательно изучила себя в зеркале (чего обычно избегала, поскольку отражение с завидным упрямством напоминало мне, что, в отличие от большинства знакомых, я не похожа ни на кого, кроме себя) и постаралась беспристрастно оценить свою наружность. Да, пожалуй, я красива в том смысле, в каком понимали красоту старые мастера. Честно говоря, я предпочла бы иметь пышную шевелюру цвета воронова крыла и бездонные темные глазищи с томной поволокой, зато фигура меня вполне устраивала — стройная и изящная, особенно в верхней ее части, что явилось результатом применения травяного крема, купленного по баснословной цене через брата моей подруги Рози Джефферсон. А Гарри не видел меня почти год, и эффект чудодейственного травяного крема мог пропасть втуне.
Во время экскурсии в Лондон (мы должны были посетить Тауэр) я сделала вид, будто мне дурно, и попросила разрешения посидеть в женском туалете, пока остальные будут шастать по лестницам и темницам. Зная чувствительную натуру нашей воспитательницы мисс Уэйл, я не сомневалась что она не захочет видеть, как меня тошнит. Так что хватило времени, чтобы совершить набег на лондонские магазины. В одном из них я нашла чудо из чудес — эффектное черное платье с декольте до пупа. О, с каким же самодовольством я ехала обратно в школу! На мне была полосатая синяя куртка и скромная соломенная шляпка, зато в ранце покоилось настоящее черное сокровище! По глупости я забыла еще одно предупреждение Ферджи: "Бог не спит. Он только претворяется".
И разумеется, за свою хитрость поплатилась. Мой великий план скомпрометировать Гарри, загнав в положение, из которого у него будет только один достойный выход — немедленно жениться на мне, потерпел полное фиаско. Я должна была почувствовать неладное заранее, поскольку уж слишком гладко все шло.
Папа обрадовался, что я решила навестить Веру и Гарри. Они ему нравились, хотя вряд ли бы он испытал такие же чувства к моему черному платью. Но убийственный туалет был надежно скрыт под плащом. Вера, как я и предполагала, отправилась в тот вечер играть в бинго, но радость Гарри тут же улетучилась, стоило мне стянуть плащ и предстать перед ненаглядным во всей красе. Гостиную затопила волна духов, коими я обильно полила себя с головы до пят…
Неужели это тот самый человек, которого я несколько лет боготворила, бесчувственно вытолкал меня за дверь, обозвав глупым ребенком — самым мерзким ругательством, какое только можно придумать?! И в довершение всего Гарри объявил, что он с большой нежностью — с нежностью — относится ко мне и потому никогда — никогда! О горе… — не сделает мне ничего дурного.
