Многие говорят, что романы лучше вообще не рецензировать. Может быть, только предложение это бесполезно, потому что неосуществимо. Ни одна из газет, зависящих от издательской рекламы, не может себе позволить от нее отказаться, и хотя наиболее просвещенные из них, возможно, отдают себе отчет в том, что ничуть не пострадают, если рецензий в рекламном духе появляться не будет, все равно положить конец этой традиции не могут по той же причине, по какой страны не могут разоружиться – никто не хочет быть первым. Таким образом, подобным рецензиям суждена долгая жизнь, и они будут становиться все хуже и хуже; единственное лекарство от них – исхитриться создать такое положение, при котором на них просто перестанут обращать внимание. Но это возможно только в том случае, если где-нибудь как-нибудь возникнет настоящая школа рецензирования, которая задаст сопоставительные стандарты. Иначе говоря, есть нужда всего в одном периодическом издании (для начала достаточно и одного), которое сосредоточится на рецензировании романов, отказываясь при этом замечать халтуру, и в котором рецензенты будут действительно рецензентами, а не марионетками, щелкающими челюстями, стоит лишь издателю дернуть за ниточку.
Могут сказать, что такие издания уже существуют. Есть, например, немало высоколобых журналов, где романы пусть и скупо, но рецензируются всерьез, а не для вида.
Все так, но дело в том, что для таких изданий рецензирование романов – дело побочное, и уж, конечно, они даже не пытаются отслеживать весь объем текущей литературной продукции. Они принадлежат миру высоколобых, а в этом мире уже вошло в привычку считать, что само чтение романов – занятие недостойное. Но роман – это популярная форма искусства, и подходить к нему с позиций «Крайтериона» или «Скрутини»
[32] с их представлением о литературе как игре в бисер (одной бусиной больше, одной меньше, в зависимости от обстоятельств) между узкими группками посвященных бессмысленно. Романист – это по преимуществу повествователь, а хорошим повествователем можно быть, не являясь «интеллектуалом» в узком смысле слова (взять, к примеру, Троллопа, Чарлза Рида, Сомерсета Моэма). Каждый год публикуется порядка пяти тысяч романов, и Ральф Штраус
[33] заклинает вас прочитать их все, во всяком случае, сам бы он прочитал, если бы нужно было все их отрецензировать. «Крайтерион», наверное, снисходит до того, чтобы заметить с дюжину. Но между пятью тысячами и дюжиной может оказаться сто или двести или даже пятьсот романов, в которых обнаруживаются самые разнообразные, но истинные достоинства, и именно на них следовало бы сосредоточиться критику, который вообще читает романы.
Но для начала главное – определить критерий оценки. Большое количество романов не заслуживает даже упоминания (представьте только, какой ужасный ущерб был бы нанесен критике, если бы каждая серия «Записок Пег» удостаивалась торжественного отклика), но даже те, что заслуживают, располагаются на совершенно разных этажах литературы. «Лотерея» – хорошая книга, равно как и «Остров доктора Моро», а вместе с ними – «Пармская обитель» и «Макбет», но «хороши» все они на разных уровнях. Точно также «Когда приходит зима», и «Любимые», и «Асоциальные социалисты», и «Латы сэра Ланселота» – все это плохие книги, но опять-таки «плохие» каждая на своем уровне. Именно этот факт рецензенты-халтурщики сознательно игнорируют. Надо найти какую-нибудь возможность выработать систему, причем довольно строгую, распределения книг по категориям – А, Б, В и так далее, так, чтобы независимо от того, хвалит рецензент книгу или бранит, можно было, по крайней мере, понять, хочет ли он, чтобы мы поняли, насколько серьезны его оценки. Что же касается рецензентов, это должны быть люди, которым действительно интересно искусство романа (и это, наверное, люди не высоколобые, и не узколобые, и не среднелобые, но гибколобые), люди, которым не безразлична форма, но еще более небезразлично содержание – то, о чем написана книга. Таких людей немало; если взглянуть на ранние опыты иных самых ничтожных в кругу рецензентов-халтурщиков, можно убедиться, что начинали они именно в таком духе, хотя сейчас совершенно безнадежны. Кстати, было бы совсем неплохо, если бы рецензированием романов занималось побольше любителей. Весьма вероятно, что человек, не зарабатывающий писаниями себе на жизнь и прочитавший книгу, которая произвела на него сильное впечатление, расскажет, о чем она написана, лучше, чем компетентный, но скучный профессионал. Именно поэтому американские рецензии, при всей своей тупости, лучше английских; в них больше любительства, а это значит – больше серьезности.
Мне кажется, примерно таким способом, который я только что описал, роман сможет восстановить свою репутацию. Что нам по-настоящему нужно, так это издание, которое держало бы руку на пульсе текущей литературы и вместе с тем не стало бы понижать критерии оценки. Пусть это будет издание незаметное, такое, в каком издатели рекламу размещать не будут; но, с другой стороны, услышав, что где-то прозвучала похвальная оценка, действительно представляющая собой оценку, они с охотой процитируют ее на суперобложке. Если речь идет даже о совсем скромном издании, вполне вероятно, его продукция поднимет общий уровень рецензирования романов, ибо та чушь, что несется со страниц воскресных газет, не иссякает только потому, что ее не с чем сравнить. Но даже если рекламное рецензирование будет продолжаться в том виде, в каком оно существует сейчас, оно утратит прежнее значение, ибо зазвучат трезвые критические голоса, дающие понять немногим, что серьезные умы все еще могут посвятить себя чтению романов. Ибо подобно тому, как Господь, посуливший, что не разрушит Содом, если в нем найдутся хоть десять праведников, роман не подвергнется общему осмеянию, если люди будут знать, что где-то каким-то образом работают рецензенты, у которых в голове не одна солома.
Ну а пока, если вы хоть иногда открываете романы и уж тем более их пишете, картина открывается в высшей степени удручающая. Само слово «роман» порождает мгновенные ассоциации со словами «суперобложка», «гений» и «Ральф Штраус» так же безотказно, как слово «цыпленок» рифмуется со словами «хлебный соус». Интеллигентные люди едва ли не инстинктивно бегут романов, как чумы; в результате уже состоявшиеся романисты превращаются в ничто, а дебютанты, которым «есть что сказать», начинают подыскивать какую-нибудь иную форму высказывания. Что за всем этим должен последовать упадок, представляется очевидным. Посмотрите хоть на дешевое чтиво, валяющееся на прилавках любого вокзального киоска. Это не более чем отходы романа, имеющие такое же отношение к «Манон Леско» и «Дэвиду Копперфилду», какое болонка имеет к волку. Представляется вполне вероятным, что в непродолжительном времени средний роман будет не сильно отличаться от четырехпенсовой повестушки, хоть, нет сомнений, появится в переплете за семь с половиной шиллингов, под медные звуки издательских труб. Кто только не предсказывал в последнее время, что роман обречен на гибель уже в ближайшем будущем. Я в это не верю – по причинам, перечисление которых было бы слишком долгим, но которые довольно очевидны. Гораздо более вероятно – если только не удастся заставить вернуться к нему лучшие литературные силы, – что он сохранится в какой-нибудь пустой, жалкой, упадочной форме вроде современных надгробий или в духе кукольных представлений с участием горбуна Панча и его жены Джуди.
