Во вчерашнем разговоре с М.
[126], одним из волонтеров-евреев в моем взводе, я сказал, что если и когда нынешний кризис разрешится, в консервативной партии взбунтуются против Черчилля, попробуют снова снизить людям жалованье и так далее. Он ответил, что в таком случае начнется революция, «или по крайней мере (он) на это надеется». М. – фабрикант, и, по-моему, довольно преуспевающий.
17.6.40
Французы капитулировали. Это можно было предвидеть, судя по вчерашней сводке новостей, да и раньше, когда они сдали Париж, единственное место, где можно было остановить немецкие танки. Теперь в стратегическом плане все зависит от французского флота, а о нем пока ничего не слышно…
Повсюду немалое возбуждение в связи с капитуляцией Франции, говорят об этом на каждом углу. Со всех сторон слышится: «У нас, слава богу, есть флот». Какой-то шотландец-рядовой с наградами прошлой войны произносит в вагоне метро патриотическую речь, которая, кажется, нравится другим пассажирам. За вечерними газетами такая давка, что мне только с четвертой попытки удалось добыть хоть одну.
Нынче, когда надо написать заметку, я сажусь за машинку и отстукиваю ее на месте. До недавнего времени, какие-то, скажем, полгода назад, я не только ничего подобного не делал, но даже подумать не мог, что такое возможно. На самом деле все, мною написанное, переписывалось как минимум дважды, книги, от начала до конца, три раза, а отдельные фрагменты – пять или даже десять раз. Из всего этого не следует, будто перо у меня стало легче, просто раз уж текст все равно подвергнется проверке, ну и принесет немного денег, обращаю меньше внимания на слог. Таким образом, прямое следствие – халтура.
Изрядная толпа народа у Канадского Дома, куда я пришел навести справки в связи с тем, что Г.
[127] подумывает отправить ребенка в Канаду. За вычетом матерей, никому в возрасте от 16 до 60 лет покидать Англию не разрешается – явно из боязни паники.
20.6.40
Ходил в редакцию
[128] разобраться, какая у них линия насчет оборонительных действий. К.
[129], вокруг имени которого сейчас поднялся большой шум, скорее против идеи «вооружения народа», утверждает, что минусов тут больше, чем возможных плюсов.
Если германские силы вторжения встретят вооруженное сопротивление гражданских лиц, это может породить такое варварство, что люди будут вконец запуганы и склонны покориться. Он заявил, что рассчитывать на мужество обыкновенных людей опасно, и в подтверждение привел волнения в Глазго, когда по городу прогрохотал какой-то танк – и жители в страхе рассыпались в разные стороны. Однако же это совсем другая ситуация, ведь люди не были вооружены и, как всегда бывает при столкновениях с силами правопорядка, отдавали себе отчет, что бунтуют с петлей на шее… К. также заметил, что Черчилль, хоть в целом он и неплох, не способен сделать необходимого шага, то есть превратить эту войну в войну революционную, что и заставляет его прикрывать Чемберлена и Кº., воздерживаясь от призыва нации к борьбе. Разумеется, я понимаю, что Черчилль видит происходящее в иных красках, нежели мы, но в то же время не думаю, что он остановится перед любым шагом (например, выравнивание уровня доходов, предоставление независимости Индии и т. д.), который кажется ему необходимым для военной победы. Конечно, не исключено, что сегодняшняя закрытая сессия может привести к тому, что Чемберлен и Кº. навсегда сойдут со сцены. Я спросил К., надеется ли он на такой исход, и он ответил категорическим нет. Но вспомнился день, когда англичане начали эвакуацию из Намсоса
[130], и я спросил Бивена и Штрауса
[131], только что вернувшихся с заседания парламента, есть ли надежда на то, что Чемберлена теперь скинут, и они тоже сказали: никакой. Но через неделю или чуть больше было сформировано новое правительство.
Подозрения в измене высших кругов распространились настолько широко, что это становится опасным… Лично я думаю, что осознанно изменнические настроения царят лишь в профашистской прослойке аристократии и, возможно, в армейском командовании. Иное дело, конечно, – бессознательный саботаж и обыкновенная глупость, которые загнали нас в нынешнее положение, допустим, совершенно идиотская политика в отношении Италии и Испании. Р.Х.
[132] говорит, что рядовые, вернувшиеся из Дюнкерка, с которыми ему пришлось общаться, в голос жалуются на поведение офицеров – мол, смылись в своих машинах, оставив подчиненных самим расхлебывать кашу. И т. д., и т. п. Нечто подобное после поражения говорят всегда, и это может быть правдой, а может – и неправдой. Проверить можно, лишь ознакомившись со списками потерь, если – и когда – они будут обнародованы в полном виде. Но вообще, то, что такие разговоры ведутся, это не так уж и плохо, лишь бы они не породили внезапную панику, настолько насущной представляется необходимость поставить все на новую классовую основу. В новой армии офицерами должны становиться по преимуществу люди из среднего класса, собственно, примеры тому уже есть, например, в испанской милиции, но тут все дело в предрассудках. То же самое касается и добровольческих отрядов. В случае крайней необходимости, будь у нас время, мы от них избавимся, но в том-то и дело, что времени у нас нет
[133].
Вот что мне вчера пришло в голову: откуда в английской армии, одной из самых малочисленных в мире, так много отставных полковников?
