В любом случае, главное влияние на формирование личности великого князя оказали не няньки, а официальный воспитатель генерал Матвей Ламсдорф, состоявший при юноше целых 17 лет. Это был человек грубый и жестокий, превыше всего ставивший порядок. Николая учили не столько наукам, сколько дисциплине, повиновению, фрунту. «Шестилетний великий князь находился постоянно как бы в железных тисках, не смея свободно и непринужденно ни встать, ни сесть, ни ходить, ни говорить, ни предаваться обычной детской резвости, шаловливости и естественной шумливости; его на каждом шагу останавливали, исправляли замечаниями и наказаниями, преследовали нравоучениями и угрозами», – пишет Б. Глинский, автор исследования «Царские дети и их наставники».
Сам царь потом вспоминал: «В учении видел я одно принуждение и учился без охоты. Меня часто, и я думаю не без причины, обвиняли в лености и рассеянности, и нередко граф Ламсдорф меня наказывал тростником весьма больно среди самых уроков». Мальчика ставили в угол на колени. За тяжкие провинности могли и отлупить железным шомполом.
Конечно, нельзя всё в человеке объяснять его ранним опытом, но факт остается фактом: Александра Павловича в детстве не пороли – и, взойдя на престол, он отменил телесные наказания (по крайней мере для дворянства); Николая Павловича нещадно били – и он стал Николаем Палкиным.
Как все дети императора Павла, его третий сын обожал мундир и военные упражнения, причем это доходило до обсессии. В конце концов мать даже обеспокоилась односторонностью в образовании юноши и попыталась приобщить его к гражданским наукам, но было уже поздно. Николай так навсегда и останется солдафоном. Александр подумывал отправить брата на учебу в новосозданный Царскосельский лицей, но не сделал этого. До поры до времени император не слишком занимался подростком, еще и в мыслях не держа сделать его наследником престола. К гуманитарным знаниям Николай относился пренебрежительно, а из наук точных охотно занимался лишь математикой, ибо увлекался военно-инженерным делом. Впоследствии, познакомившись с великим самодержцем, английская королева Виктория с разочарованием напишет: «Очень умным я его не нахожу, а мысль его не просвещенна; образованием его пренебрегали» («Very clever I do not find him, and his mind is uncivilised; his education has been neglected»).
Николай в младенчестве, но уже с орденской лентой. В.Л. Боровиковский
В войне с французами Николай не участвовал. Ему позволили присоединиться к армии, лишь когда Париж уже пал – для бредившего войной юноши это было огромным разочарованием.
После установления мира мать отправила великого князя в два ознакомительных путешествия. Девятнадцатилетним он объехал собственную страну, от Белоруссии до Черноморья. Ум Николая в это время еще совсем не развит. По записям о российской поездке видно, что великого князя интересует только всё армейское, да и то лишь с внешней стороны. Биограф М. Корф отмечает, что замечания путешественника «относятся до одних неважных внешностей военной службы, одежды, выправки, маршировки и проч. и не касаются ни одной существенной части военного устройства, управления или морального духа и направления войска».
Узнав таким образом отечество, молодой человек должен был теперь посмотреть на другую сверхдержаву, Англию, которую Мария Федоровна рекомендовала ему как «страну, достойнейшую внимания». Но увлекаться английскими свободами молодому человеку ни в коем случае не рекомендовалось. Красноречивый дипломат Нессельроде составил для Николая специальное разъяснение, в котором говорилось, что всякая попытка пересадить «английское своеобразие» на другую почву опасна.
Беспокоились, впрочем, зря. В Англии молодой человек интересовался чем угодно, но не конституционным устройством, а непочтительность народа к монархии вызывала у Николая живейшее осуждение.
На этом образование и воспитание великого князя завершилось. В двадцать лет он женился и приступил к службе – разумеется, военной.
Кажется, специально для Николая, отдавая дань его увлечению, была учреждена должность генерал-инспектора по инженерной части, но этот род войск тогда не имел важного значения, и одновременно юноша становится командиром одной из гвардейских бригад – весьма скромное назначение. Александр знает ограниченные возможности брата и пока не придает ему большого значения. Николая не привлекают к важным делам, не вводят в Государственный Совет. «Николая вовсе не знали до его воцарения; при Александре он ничего не значил и никого не занимал», – пишет А. Герцен.
Вернее сказать, молодого великого князя знала только гвардия – и не любила. А. Михайловский-Данилевский, в будущем военный историк, вспоминает: «Необыкновенные знания великого князя по фрунтовой части нас изумили: иногда, стоя на поле, он брал в руки ружье и совершал ружейные приемы так хорошо, что вряд ли лучший ефрейтор мог с ним равняться; к тому же показывал барабанщикам, как им надлежит бить». Это бы ладно, но Николай, истинный ученик Ламсдорфа, был груб и придирчив, что очень раздражало подчиненных, многие из которых были участниками и героями великой войны. «Они его ненавидели за холодную жестокость, за мелочное педантство, за злопамятность» (А. Герцен).
Остальная страна не могла и предположить, до какой степени при новом царе всё переменится. Но правда и то, что события 14 декабря очень сильно изменили и самого Николая.
Зигзаги александровской политики были определены тремя потрясениями: убийством отца, аустерлицким позором и победой над Наполеоном. У Николая подобный шок случился только однажды, в момент восшествия на престол, и пережитый в тот день ужас определил стиль всего царствования.
Из собственноручных записок императора известно, в какой панике он пребывал накануне восстания, всячески пытаясь уклониться от короны, и как он растерялся в час испытания.
Толпа пришла прямо к дворцу, не понимая, что происходит. Не знал как вести себя с нею и Николай. «Надо было мне выигрывать время, дабы дать войскам собраться, нужно было отвлечь внимание народа чем-нибудь необыкновенным – все эти мысли пришли мне как бы вдохновением, и я начал говорить народу, спрашивая, читали ль мой манифест. Все говорили, что нет; пришло мне на мысль самому его читать. У кого-то в толпе нашелся экземпляр; я взял его и начал читать тихо и протяжно, толкуя каждое слово. Но сердце замирало, признаюсь, и единый Бог меня поддержал».
Представим себе эту картину: самодержец всероссийский читает каким-то случайным людям по бумажке, трусит, тянет время. А на Сенатской площади шумят враждебные полки, оттуда доносятся выстрелы, храбрый Милорадович застрелен. Государь спешит к войскам, но натыкается на мятежных лейб-гренадеров. Они кричат ему, что они «за Константина» и идут мимо. «К счастию, что сие так было, ибо иначе бы началось кровопролитие под окнами дворца и участь бы наша была более чем сомнительна», – содрогается царь. Действительно, могли бы убить, и вся история России пошла бы по иному пути.
