Часть первая. Тихонов
Глава 1. Узник морской тюрьмы
1
В суровом 1918 году в Советской республике не было хлеба, сахара, дров, керосина… Исчезало многое из привычного. Происходили непонятные события: в том году пропала половина февраля, то есть из жизни каждого жителя выпали четырнадцать суток. По декрету Ленина в стране вводилось европейское летосчисление: григорианский календарь вместо прежнего юлианского. Люди, заснув вечером 31 января, проснулись на следующее утро 14 февраля. Новации сыпались на граждан Республики ежедневно. От них голова шла кругом.
Начальник разведывательного отделения штаба Балтийского флота лейтенант Владимир Константинович Тихонов сокрушался от каждой новости, приходившей «из-под Шпица», из Морского генерального штаба, находившегося в ту пору в Петрограде, в здании Адмиралтейства. Через месяц после октябрьского переворота 1917 года и начала эпохи перемен Тихонов побывал «под Шпицом», куда ему было велено прибыть для доклада о деятельности разведки Балтфлота.
В ночь перед той поездкой ему приснился бывший начальник, полковник Генерального штаба Илья Иванович Стрельцов, сгинувший в морских волнах в декабре 1916-го. Опытный разведчик, как прежде, ходил по кабинету и убедительно говорил:
— Имейте в виду, Володя, главнейшая задача противника — уничтожить нашу разведку, которая всю войну житья ему не дает. Никому не позволяйте разрушить то, что мы с вами создавали с таким трудом!
Тихонов попытался возразить:
— Да что вы, Илья Иванович! Неужто такое может произойти?
— Увы! Германцы через своих людей в русской революционной среде будут наносить разрушительные удары по нашей армии и флоту, а в первую очередь захотят расправиться с разведкой…
Приехав на поезде из Гельсингфорса, Тихонов, как обычно, быстро одолел путь от Финляндского вокзала до Адмиралтейской набережной. Перед входом в святая святых русского Морского ведомства, здание которого красовалось на берегу Невы два века, придирчиво оглядел себя: жестом прямой ладони поперек козырька проверил, ровно ли стоит кокарда на фуражке, щелчками пальцев поправил манжеты под рукавами мундира, на каждом из которых сверкали два золотых шеврона. Надо заметить, что погоны со звездочками у офицерского состава отменили давно, но у флотских с обозначением званий проблем не существовало: один шеврон — мичман, два — лейтенант, три — старший лейтенант, один широкий — кавторанг, два широких — капитан первого ранга. Придержав шаг перед дверями знакомого здания, Тихонов подивился первым переменам.
У дверей вместо одного строгого часового расположилась живописная группа вооруженных матросов. Их было человек шесть, все с разных кораблей, если судить по названиям на ленточках бескозырок. Вид они имели грозный: винтовки за плечами, ручные гранаты пристегнуты к ремням, черные бушлаты крест-накрест обмотаны пулеметными лентами. Новенький, не стрелявший, судя по виду, пулемет «максим» стоял рядом для устрашения врагов. Впрочем, матросы не следили за входящими в Адмиралтейство, они оживленно разговаривали между собой и лузгали семечки.
Лейтенант обошел их и открыл тяжелую дверь.
В историческом беломраморном вестибюле дежурный офицер проверил документы и пропустил наверх по парадной лестнице, именовавшейся во флотском лексиконе трапом. В былые времена лестница была пуста, по ней изредка проходил кто-нибудь из старших офицеров. Теперь здесь перед взором Тихонова вверх-вниз сновали люди, в основном штатские или нижние чины. В руках они несли папки, из которых торчали какие-то бумаги.
На втором этаже лейтенанта ожидало новое чудное событие: там некая молодая особа с каштановыми волосами, в кожаной куртке и офицерских сапогах, явно позируя, водила, словно на экскурсии, группу солидных людей в пальто и котелках по апартаментам бывшего морского министра Ивана Константиновича Григоровича.
«Дожили, господа хорошие!» — подумал Тихонов, опустив глаза от неловкости ситуации. Позже знающие люди разъяснили ему, что эта дама по имени Лариса Рейснер — из числа революционных комиссаров Балтийского флота. Она, журналистка в прошлом и партийный функционер в настоящем, поселилась в квартире Григоровича и часто принимала у себя единомышленников из петроградских газет. Главным же образом она вместе с другими комиссарами занималась перестройкой старого военного учреждения на революционный лад. «Стало быть, амазонки теперь флотами будут командовать», — подивился про себя Тихонов.
«Слава Богу, — с облегчением отметил он, — хоть у служебного кабинета начальника Морского генерального штаба хозяин остается прежний по должности». Правда, вместо вице-адмирала Русина должность стал исполнять капитан 1-го ранга Беренс. Но Евгений Андреевич был хорошо известен на флоте: служил старшим офицером на «Цесаревиче», преподавал в Морской академии, был умелым разведчиком, пребывая в должности военно-морского агента в ряде европейских столиц, а после Февральской революции возглавил иностранный статистический отдел Морского генштаба. В ноябре 1917 года Беренса назначили руководить всем штабом. Ему Тихонов и должен был докладывать о делах своего разведотделения.
Однако в кабинете Беренса лейтенанта ждал очередной сюрприз.
Он вошел, представился по уставу и, осмотревшись, обнаружил, что за столом неподалеку от начальника сидит знакомый ему с детства сосед по дому в Финском переулке Федька Ильин. Возмужал за годы войны парень, вон, косая сажень в плечах! Мичманом должен быть, ведь год назад окончил Гардемаринские классы. Но одет Федор не в морскую офицерскую форму, а в модный шерстяной костюм. Чего ему в этом кабинете понадобилось?
Многие вопросы крутились в голове Тихонова, пока Беренс не произнес:
— С вашим докладом, Тихонов, желает ознакомиться комиссар Морского генерального штаба Федор Федорович Раскольников.
Федор кивнул головой, но не поздоровался, а продолжил рассматривать какие-то бумаги. По взгляду комиссара Тихонов понял, что бывший сосед его узнал, но не подал виду. А с какой стати он стал Раскольниковым, если от рождения был Ильиным, прямым потомком легендарного лейтенанта Ильина, героя Чесменской морской баталии? Должно быть, Раскольников — это псевдоним, ведь революционеры, как разведчики, часто всю жизнь живут под вымышленной фамилией. К примеру, известно из газет, что Ленин — это Ульянов на самом деле, а Троцкий — Бронштейн. Наверняка и с Федькой такая же катавасия, догадался Тихонов, начиная доклад.
По ходу его изложения Беренс, хорошо знакомый с положением дел на Балтике и с работой разведки, делал комиссару необходимые пояснения. Тот кивал в ответ, а иногда жестом показывал, что ему нужно выслушать разведчика. Когда доклад был закончен, Раскольников вышел из-за стола и в размышлениях стал мерить огромный кабинет шагами. Потом остановился и, не глядя на докладчика, медленно и отчетливо изложил свою позицию:
