Срочные вызовы к начальству обычно не сулят ничего хорошего, это аксиома. Но настроение вовсе упало, когда он увидел обстановку, в которой предстояло вести разговор с командующим. Граф фон дер Гольц, прусский аристократ, имел обыкновение совершать по утрам конные прогулки. Он уже сидел в седле, поджидая Шольца, рядом гарцевал командир отдельной бригады полковник фон Бранденштайн. Шольц мысленно непечатно выразился в адрес надменных аристократов, когда ему на голову вылился ушат генеральского гнева:
— Шольц, — взирая сверху вниз, гневно бросал слова фон дер Гольц, — вы кого вчера арестовали? На каком основании держите под замком супругу уважаемого человека? Вы знаете, что господин Тамм оказывает значительную финансовую поддержку германским войскам? Нет?! Тогда какого черта лезете туда, куда вас не просят? Утром мне звонил секретарь Сената и разъяснял, какую глупость сотворил некий мой подчиненный по фамилии Шольц. Не исключаю, что в Сенате дружественной страны по вашей милости меня считают таким же глупцом. Что вы молчите, будто воды в рот набрали?
Шольц как оплеванный стоял под презрительными взглядами обоих аристократов и пытался оправдаться:
— Герр генерал, я получил из Берлина указание разыскать и арестовать важного русского шпиона, полковника Генерального штаба Стрельцова, скрывающегося на территории Финляндии. Женщина, которая была задержана, располагает сведениями о нем, но утверждает, что ничего не знает. Мне необходимо узнать от нее, где скрывается русский разведчик.
— Я приказываю вам, Шольц, немедленно отпустить госпожу Тамм и принести ей извинения. Не надо выставлять нас тупоголовыми болванами, вы же разведчик, Шольц! Неужели трудно додуматься и установить негласную слежку за объектом, чтобы получить сведения о его связях.
Генерал пришпорил лошадь и ускакал, фон Бранденштайн поспешил следом. А Шольц, гневно сжав кулаки, отправился исполнять полученное приказание.
Освобожденная полька с гордо поднятой головой вышла из камеры и, не слушая слов извинения, быстро удалилась из кабинета подполковника.
Наружное наблюдение, установленное за ней, не принесло никаких результатов. Из Берлина дважды интересовались ходом розыска полковника Стрельцова и, явно теряя терпение, пригрозили большими неприятностями. Герд Шольц уже не рассчитывал на Рыцарский крест, а раздумывал, как ему выбраться из западни, которую сам и подготовил. Шнапс ему пришлось пить не от радости, а с расстройства.
Через месяц ему доложили, что Кристина Тамм ездила на хутор близ города Раума. Шольц наудачу помчался туда, но хозяин хутора, известный финский врач, вежливо выслушал, показал несколько помещений и заверил, что никакого Стрельцова на хуторе нет и никогда не было. Подполковник повысил голос, пообещав обыскать и перевернуть все вверх дном, в надежде запугать хозяина, но тот спокойно предложил прийти с полицией и разрешением прокурора Финляндии на обыск. Шольц благоразумно счел за лучшее отступиться, потому что в случае повторного скандала фон дер Гольц растер бы его в порошок.
Впрочем, ничего хорошего Шольца впереди не ожидало и без генеральского гнева. В сентябре пришло письмо от надежного товарища из Берлина, в котором открыто сообщалось о скором подписании соглашения с Антантой о признании поражения Германии. По условиям капитуляции, проигравшая сторона должна будет почти полностью демобилизовать вооруженные силы. Подполковнику Герду Шольцу в будущем 1919 году исполняется пятьдесят лет. В таком возрасте офицера без покровительства начальства могут при демобилизации попросту выгнать на улицу без пенсии. Покровительства начальства он лишился после неудачи с поисками Стрельцова. Жизнь потеряла смысл.
На столе подполковника стояли пепельница с горой окурков и опустошенная бутылка, в камине догорали документы из личного сейфа. Поверх служебных бумаг занималась пламенем фотография полковника Стрельцова.
Шольц вынул из кобуры «люгер», с которым всю войну не расставался ни на минуту, поднес ствол к виску и нажал курок.
5
Илья Иванович Стрельцов с начала лета 1918 года обосновался в маленьком селении на острове, затерявшемся в Або-Аландских шхерах, в доме рыбаков, которые спасли его от гибели в море после взрыва парохода.
До острова вместе с Альбиной Илонен он добрался на баркасе под видом местного жителя в финской крестьянской одежде, в парике, с крашеными усами и бородой. Пожилой рыбак и его жена сначала не могли признать в нем того человека, которого много дней выхаживали у себя дома. Слушая объяснения Альбины, они удивленно смотрели на приехавшего мужчину, и лишь когда он снял шапку и парик, засмеялись и признали своим.
Альбина не могла долго задерживаться и спешила в обратный путь, Илья Иванович пошел проводить ее. Они остановились у могилы, где рыбаки похоронили неизвестного русского моряка, поднятого из воды одновременно со Стрельцовым. Альбина задумчиво сказала:
— Погребен здесь человек, но ни имени, ни фамилии его никто не знает, и вряд ли когда узнает…
— Рыбаки сказали, что умерший был старше меня по возрасту. На буксирном пароходе «Ладога», когда мы выходили из Ревеля на Петроград, был только один человек старше меня, это — капитан. Я предполагаю, что нас вдвоем с ним и отбросило взрывной волной. Я вышел на палубу, а он стоял за штурвалом на открытом мостике. Остальные находились внизу, кто на вахте, кто отдыхал. Увы, все ушли на дно вместе с судном. Фамилию человека, который был капитаном «Ладоги», можно узнать в Петрограде, чтобы могила не была безымянной.
— Но мы же не знаем точно, он это или нет. Вдруг какими-то судьбами здесь покоится не капитан, а кто-то другой, что тогда? Пусть уж эта могила остается безымянной и символически упокоит весь экипаж несчастного парохода.
— Может быть, вы и правы…
— Илья Иванович, на могиле лежит морская фуражка. Буквы, написанные на внутренней стороне, напоминают вашу фамилию.
Стрельцов поднял головной убор и сказал:
— Здесь написано «…ЬЦОВЪ». Это мог быть некий Жильцов, Сельцов или еще кто-то. Я свою фуражку не подписывал, так что эта — точно не моя. Моя фуражка вместе с шинелью, вещами и документами лежит в каюте «Ладоги» на дне Финского залива. Ладно, пойдемте с этого печального места, вам пора домой возвращаться.
Потянулись дни вынужденной изоляции Ильи Ивановича. В замкнутом мирке на острове он помогал хозяевам, понемногу рыбачил для развлечения, копался в огороде, а в остальное время читал прессу, которую ему раз в месяц привозил из города сын хозяина. Всем знакомым он запретил появляться на острове, чтобы случайно не притащить за собой «хвост». В том, что немцы могут установить слежку за теми, кто знаком с полковником Стрельцовым, сомнений не возникало.
День шел за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем… И была надежда пережить период вынужденного одиночества, до конца которого, по его прикидкам, осталось не так уж много: Германская империя быстро скатывалась к экономическому краху и военной капитуляции. Стало быть, оккупационные войска скоро потянутся с захваченных иноземных территорий назад, в свой Фатерланд. Тогда можно будет перейти на легальное положение.
