В вагоне литерного московского поезда член Реввоенсовета Раскольников приехал в Царицын. Его по обыкновению сопровождала «Диана-воительница», как он называл жену Ларису, старшего флаг-секретаря командующего флотилией и корреспондента газеты «Известия» по совместительству. Вместе с супругами приехал и Тихонов, назначенный по распоряжению командующего начальником разведки флотилии.
11 июня Раскольников отправил телеграмму командующему морскими силами республики Е.А. Беренсу:
«Принял флотилию в расстроенном состоянии. До моего приезда все четыре подводные лодки вместе с четырьмя миноносцами — „Прыткий“, „Прочный“, „Ретивый“ и „Туркменец Ставропольский“ — были отправлены вверх по Волге для ремонта, срок которого определяется для подводных лодок один месяц и для миноносцев два месяца. Три других миноносца — „Дельный“, „Деятельный“ и „Расторопный“ — стоят в ремонте в Астрахани, неспособные двигаться. Срок их готовности исчисляется три недели. В итоге из основного ядра флотилии — мореходных миноносцев — я могу располагать сейчас только двумя: „Яков Свердлов“ и „Карл Либкнехт“. При таком состоянии сил действия флота в Каспийском море в данный момент абсолютно невозможны. Задания, которые сейчас могут быть поставлены флотилии, сводятся к обороне дельты Волги, к обеспечению левого фланга 10-й армии и к воспрепятствованию прорыва Волги в районе между Царицыном и Астраханью. Принимаются экстренные меры для приведения всей флотилии в состояние боевой готовности. Комфлот Раскольников».
Тихонов убедился, что новому командующему пришлось не только заниматься ремонтом кораблей, но и «заделывать другие пробоины», то есть исправлять ошибки предыдущего командующего Сакса. Этот бывший прапорщик по Военно-морскому ведомству, принявший командование поздней осенью, когда корабли стояли неподвижными из-за тяжелого льда на Волге, не нашел ничего лучшего, чем затеять борьбу с собственными военспецами. Многие бывшие офицеры, храбро и честно сражавшиеся на Волге и Каме в 18-м году, были расстреляны по указанию Сакса как предатели. Некоторые из них вынуждены были бежать от произвола в плавни под Астрахань. Их разыскивали и передавали для расправы в Особый отдел 11-й Армии, начальник которого Георгий Атарбеков славился особой жестокостью. Раскольников взял под защиту оставшихся офицеров, большинство из которых знал лично, и настоял, чтобы Сакса откомандировали с флотилии в Москву для расследования упущений в командовании.
Под Царицыным шли тяжелые бои. Раскольников с двумя оставшимися в строю миноносцами участвовал в обстреле наступавших полков Врангеля. Ответный огонь артиллерийских батарей с берега создавал реальную угрозу кораблям, несколько дней не выходившим из боя. В связи с серьезностью момента в Саратов прибыл главком Беренс, чтобы оказать помощь флотилии и ускорить передачу в ее распоряжение кораблей, базировавшихся на Волге выше Саратова. По его приказу подошли несколько вооруженных пароходов и штабной корабль «Межень», на котором по старой памяти разместилась Лариса Рейснер, назначенная начальником политотдела флотилии.
Силы 10-й армии красных, защищавшей Царицын, были на исходе, и 17 июня город пал после утренней атаки пехотных частей белых, усиленных Екатеринодарским танковым дивизионом и пятью бронепоездами. После взятия Царицына Врангель повел наступление одновременно в двух направлениях: на север к Саратову и на юг к Черному Яру. Вокруг Астрахани сжималось кольцо наступавших войск. С остальной страной город связывала лишь нитка железной дороги Астрахань — Саратов.
Тихонов настоял на проведении разведки позиций частей Врангеля, действующих вдоль Волги. 30 июня для этого был выделен эсминец «Расторопный» под командованием опытного моряка Александра Александровича Перроте. Раскольников с женой были участниками этого опасного похода, в ходе которого корабль не раз находился под обстрелом противника. Снаряды рвались и у правого, и у левого борта, окатывая палубу потоками воды, но верткий эсминец рыскал носом в разные стороны, то стопоря ход, то поднимая обороты.
У Черного Яра, где гарнизон красных неделю в тяжелых боях отбивал атаки врангелевцев, эсминец встал на якорь для оказания огневой поддержки пехоте. Тихонов и флотский артиллерист Кузьминский высадились на берег и с деревянной вышки вели наблюдение за бескрайней степью, откуда, по данным лазутчиков, следовало ожидать наступления белой конницы. Разведчики почти полдня, изнывая от пекла, в морские бинокли наблюдали за обстановкой, без спешки обследуя овраги, далекие села, сады и снова песчаные и дымчато-серые степные просторы. Стоявший рядом моряк-сигнальщик передал флажками на эсминец указание артиллериста вести редкий беспокоящий огонь в северном направлении, в сторону небольшой балки. Вдвоем с Тихоновым они по топографической карте определили это место, как единственно удобное укрытие для конницы противника. Чтобы обезопасить себя, велели семафорить: «Орудиям — беглый огонь». И вдруг после накрытия цели, как из-под земли, возникли сотни конных калмыков, черкесов и казаков, выкуренных из длинного оврага сильным огнем. Конники уходили прочь, так и не совершив ночного набега на красный гарнизон.
Эсминец неторопливо пыхтел машиной, спускаясь вниз по течению к Астрахани. Несмотря на безоблачный июльский день, посреди широкой реки жара не ощущалась. Лицо ласкал легкий встречный ветерок. Тихонов спустился с мостика и заметил, что на юте боцман распекает юнгу, упустившего за борт брезентовое ведро на длинном шкерте, которым черпали из реки воду перед тем как скатить и «пролопатить» палубу:
— Что ж ты, злыдень, натворил? Где теперь новое брать?
Паренек, хлюпая носом, оправдывался:
— Я же не нарочно, дяденька боцман!
— Нарочно бывает каша молочна! Наберут салаг на флот, потом с ними мучайся!
Чем инцидент закончится, Владимир Константинович ждать не стал, а прошел в свою каюту. Через пару дней ему вновь пришлось встретиться с юнгой и убедиться, что паренек весьма смел и сообразителен. Тихонову поздно вечером потребовалось провести разведку позиций белоказаков в селе Солодники. Вместе с матросом из экипажа и упросившим взять с собой «на дело» юнгой Тихонов на двухвесельном ялике подобрался к берегу возле раскидистой ивы, опустившей ветви до воды. По плану юнга должен был тихо сидеть в лодке, пока разведчики не вернутся. Но паренек заявил, что знает село как свои пять пальцев и сумеет привести к лодке кого-нибудь из надежных людей, готовых корректировать стрельбу по позициям врага. Пришлось согласиться и лежать в траве у берега, дожидаясь возвращения юнги. Прошло не менее двух часов, но все это время в селе было спокойно. Даже собаки не лаяли. Вот зашуршала трава, и возле ивы показался юнга в сопровождении невысокого мужичка в лаптях. На вопрос Тихонова, знает ли он, в каких домах укрываются белоказаки, крестьянин ответил утвердительно.
Той же тихой ночью, пока на востоке не обозначилось светило, эсминец поднялся вверх по реке, в темноте подобрал место для стоянки и изготовил орудия для стрельбы. Крестьянин подсказывал комендорам, куда наводить пушки. Когда бухнули залпы, он закрыл ладонями уши и кивками показывал, что снаряды ложатся именно туда, куда нужно. Несколько домов в селе занялось огнем. В его отблесках и в свете нарождающегося утра с мостика было хорошо видно, что в степь удирают едва одетые всадники. Возле разбитой батареи трехдюймовок рвались ящики со снарядами. Эсминец выбрал якорь и плавно пошел по течению.
