Как-то со смехом рассказала мужу, что напрасно старалась учить немецкий язык, потому что в магазинах обходилась всего четырьмя фразами. В ответ на удивление мужа пояснила:
— Володенька, я вхожу в магазин и здороваюсь. Все мне отвечают. Продавец подходит и спрашивает, что мне нужно купить. Я показываю на приглянувшуюся вещь и говорю: «Это!». Мне кладут, я рассматриваю, если не нравится, говорю: «Другую!». Смотрю, сколько стоит, и молча плачу деньги. Говорю: «До свидания!», мне все кланяются, я ухожу довольная.
Владимир Константинович смеялся до слез находчивости жены. Потом сказал:
— Понимаю, что ты — настоящий полиглот и могла бы найти общий язык даже с дикими племенами, но предлагаю: в каждый поход к немцам прибавлять хотя бы по одному известному тебе слову. Быстро разговоришься!
Впечатлений было много, и Тихонов отправился по страницам памяти, лежа в купе ночного поезда Москва — Ленинград. Вспомнил, как Наташа жаловалась, что в Гамбурге не найти настоящей русской сметаны, чтобы ложка в чашке стояла, везде какие-то жидкие кислые сливки. Нет у немцев нашей гречки, чтобы кашу сварить, зато сколько угодно спаржи, которой дома почти не видела. Побывав в булочной, сообщила, что хлеб слишком пресный, но много пирожных с незнакомыми вкусами и запахами. Особенно ей понравились творожный торт «Кюхен мит Кварк» и любекский марципан. Большое впечатление произвел рыбный рынок «Фишмаркт», где по воскресеньям с самого утра продавали видимо-невидимо всякой рыбы и морепродуктов.
На память пришло, как они вместе слушали органную музыку во время богослужения в кирхе, потом ходили на озеро, где Павлик кормил уток.
Под стук колес и приятные воспоминания подкрался сон. Когда Тихонов проснулся, за окнами мелькали пригороды родного города.
Дома дела не радовали: Ольга Антоновна чувствовала себя неважно, подолгу лежала на диване, из дома выходила только в случае крайней нужды. Владимир Константинович договорился в Военно-медицинской академии, благо она находилась в двух шагах от дома матери, чтобы ее посмотрел профессор. Анализы и осмотр никаких серьезных недугов не показали. Выписали лекарства, кое-какие процедуры, предложили пройти обследование, если самочувствие ухудшится. Мать взбодрилась, ощутив заботу сына, обещала пройти лечение и обязательно выздороветь. Владимир Константинович оставил деньги и договорился с соседкой, чтобы присмотрела. Перед отъездом в Москву пообещал матери, что через два-три месяца вместе с Наташей и Павликом приедет в отпуск, и они вчетвером поедут отдыхать и лечиться в санаторий. Ольга Антоновна заулыбалась, махнула рукой, мол, иди-иди, и сказала, что будет очень ждать.
В столице Тихонова ждала трагическая неожиданность. Началось все в поезде, где проводница разносила пассажирам свежий номер «Вечерней Москвы», «Вечерки», как ее обычно называли. На развороте газеты за 9 февраля 1926-го да внимание привлек некролог. Будто почувствовав что-то, он впился в него глазами. Буквы неожиданно запрыгали, он закрыл газету, открыл снова и прочитал:
«Сегодня в 7 утра скончалась от брюшного тифа писательница Лариса Михайловна Рейснер. В течение последних дней т. Рейснер находилась в бессознательном состоянии и никого не узнавала. Только три дня тому назад она на некоторое время пришла в сознание и сказала окружающим: „Только теперь я понимаю, какая грозит мне опасность“. Несмотря на все принятые меры, сердечная деятельность больной непрерывно падала. Тов. Рейснер умерла, не приходя в сознание. В момент смерти около больной находились врачи и ее отец, проф. Рейснер. Лечили т. Рейснер д-ра Канель, Левин, Файнберг, проф. Нечаев, Елистратов и др.
Сейчас в Кремлевской больнице находятся мать и брат покойной, тоже больны брюшным тифом. Состояние их здоровья — удовлетворительное. Тело Л. Рейснер будет сегодня перенесено в Дом Печати. У гроба будет поставлен почетный караул литераторов и поэтов».
Прямо с перрона Ленинградского вокзала ноги сами понесли его на Никитский бульвар в Дом Печати. Из открытых дверей слышалась траурная музыка в исполнении струнного квартета. Весь проезд Никитского бульвара запрудила толпа, люди, пришедшие попрощаться с Ларисой Рейснер, ручейком втягивались внутрь здания, такой же ручеек людей со слезами на глазах двигался навстречу изнутри. Тихонов встал в очередь и пошел попрощаться с человеком, рядом с которым прошел Гражданскую войну. Гроб с открытой крышкой стоял в центре Белого зала, рядом в каком-то оцепенении застыли Карл Радек и литераторы Всеволод Иванов, Исаак Бабель, Борис Пильняк, вокруг мелькали другие известные лица. В карауле стояли красноармейцы из московского бронедивизиона, к партийной ячейке которого была прикреплена Рейснер. С прощальными словами выступала поэтесса Вера Инбер:
— Пустая и злая случайность, глоток сырого молока, отравленного тифозными бактериями, прервал на середине эту удивительно задуманную и блестяще выполненную жизнь!
Тихонов приблизился к гробу, рядом с которым плакала какая-то старушка, люди в зале говорили шепотом, в основном о том, какая молодая женщина ушла из жизни. Она лежала с чуть приоткрытыми глазами, такая знакомая и уже совершенно чужая. Восковое, исхудавшее, постаревшее лицо. Нет, Лариса была другой, подумал Владимир Константинович, поклонился и пошел прочь. Перед глазами мелькнуло мокрое от слез лицо Радека с рыжими бакенбардами. А Раскольникова в зале не было, знающие люди шептали, что он находился в командировке в Ташкенте.
В подавленном настроении Тихонов медленно и бездумно двигался в людском потоке, который кружил по Никитскому бульвару рядом с Домом Печати. Пришел в себя, только когда остался один. Смерть Ларисы Рейснер, думал он, стала вехой и подвела какую-то черту в его жизни. Он учился, воевал, служил в разведке под командой Стрельцова — это была одна жизнь. Потом все, что было связано с ним, крутилось вокруг Раскольникова: переход на сторону большевиков, Гражданская война, бои на Волге, на Каме, на Каспии, направление на службу в советскую военную разведку. Это уже другая жизнь, в ней постоянно где-то рядом оказывалась Лариса. Два года воевали вместе на кораблях Волжской флотилии, жили бок о бок.
Она фактически спасла ему жизнь, приказав занести его в тифозном жару в свой вагон на полустанке под Астраханью и передав в руки опытных врачей в московском госпитале. У Тихонова тогда не возникло нужды ни в лекарствах, ни в хорошем уходе. Если бы Лариса не позаботилась, его ждала бы смерть в карантинном бараке.
С Раскольниковым они теперь разошлись, Федор был дипломатом за границей, потом стал журналистом и редактором московского журнала, жил в своих делах и заботах. Про Ларису Тихонов вспоминал нередко, читал ее статьи в газетах. Они даже случайно встретились в Гамбурге два с половиной года назад. Сегодня произошла другая встреча, тяжелая, страшная. Нет больше Ларисы Рейснер, и жизнь, та, где она была, закончилась.
Начнется новый круг жизни, другой. Каким он будет, неизвестно. Тихонов зашел в ресторан на Арбате, заказал солянку, холодную закуску и графин водки. По-христиански добрым словом помянул ушедшего из жизни незаурядного, яркого человека.
Глава 6. Тень абвера
1
— Юрг, ты бывал в Японии? — неожиданно задал вопрос Канарис.
