Из Управления Тихонов без спешки направился домой. Дом в Невольном переулке неожиданно встретил его пустотой. Ни жены, ни сына на месте не оказалось, и, судя по необорванным листкам настенного календаря, не было их давно. Соседи тоже отсутствовали, рабочий день еще не кончился. Встретилась лишь веселая соседка Раечка, известная тем, что энергично старалась устроить личную жизнь, но не преуспела в этом, хотя претендентов на руку и сердце водила к себе многих.
Она сидела на лавочке возле подъезда и словоохотливо прояснила Тихонову ситуацию. По ее словам, Павлик два года учился в Ленинградской мореходке, но в отпуск не приезжал. Наташа месяца три назад уволилась с работы и уехала, скорее всего, тоже в Ленинград. Точной причины ее отъезда Раечка не знала, но по обрывкам разговоров на кухне, поняла, что кто-то из родственников сильно заболел.
— Уехала, ничего сказала, куда, насколько. И правильно сделала, — понизив голос, прошептала соседка. — Нехорошо у нас тут стало.
Тихонов присел на скамейку рядом и мрачно пошутил:
— Что, приведения завелись?
— Хуже, Владимир Константинович! Враги народа кругом!
Она округлила глаза и почти в самое ухо соседу шепотом поведала:
— Прошлым летом арестовали комбрига Гольдгубера, помните, наверное, жил в двухэтажном доме, что у нас во дворе. Тогда газеты писали, что среди военных много шпионов оказалось. Но жена его, Гольдгуберша, вредная была баба, вдруг стала со всеми доброй и говорила, что мужа арестовали по ошибке. Он, мол, в Гражданскую вместе с самим товарищем Ворошиловым белых громил. Разберутся и отпустят. Как же, разобрались: по осени и за ней ночью на «черном воронке» приехали. Мальчик у них Аркаша, школьник, остался один, тетка родная к нему приехала, чтобы присматривать за ним и за квартирой. Но Аркаша закончил десятилетку и пропал. Домоуправ наш, Викентий Арсеньевич, важный такой ходил, все про всех знал. Он объяснил, что Гольдгуберша и Аркаша теперь содержатся в лагере для членов семей изменников родины. Недавно и Викентия Арсеньевича забрали. Участковый сказал, что домоуправ на самом деле — дворянин, участник контрреволюционного заговора. Получается теперь, Владимир Константинович, что никому веры нет. Люди замкнулись сами в себе и носа из дома не высовывают.
Тихонов внимательно слушал говорливую Раечку и размышлял. Пока он воевал в Испании, многое изменилось в родной стране. То, что в Москве творятся неладные дела, он понял, побывав в Разведупре. Сопоставил свежие впечатления со сведениями, полученными из центральных газет, которые изредка удавалось читать. Какие-то штрихи общей картины проявились после рассказа соседки Раечки. «Дело дрянь», — сказал он себе. Начинается время испытаний. Прежде всего следует разыскать Наташу и Павлика и постараться обезопасить их от возможных неприятностей, которые вполне могут произойти с ним. Исчезновение Берзина, занимавшего высокий пост главы советской военной разведки, выглядело как зловещее предзнаменование арестов тех людей, кто с ним служил два десятка лет. Взять могут в любой момент, никакие ордена не защитят. Очень хорошо, что есть возможность поехать в отпуск. Правда, путевка в крымский санаторий для комсостава РККА пропадет. Но в Ленинграде или у родителей Наташи в Любани тоже хорошо отдыхать всей семьей.
Вечером того же дня элегантный капитан второго ранга с двумя боевыми орденами на кителе шел по перрону Ленинградского вокзала к поезду «Красная стрела», отправлявшемуся в северную столицу.
В Питере с Московского вокзала он, не мешкая, поехал на трамвае к матери. Радости Ольги Антоновны не было конца, когда она, вытирая платком мокрые от слез глаза, разглядывала сына, Бог весть где пропадавшего два года.
Будущей весной ей семьдесят исполнится, мелькнула мысль у Тихонова, на старушку уже похожа, но все такая же быстрая. Стол накрыла, не успели оглянуться.
— Где же тебя судьба носила все это время, Володенька? Рассказал бы матери…
— Ну где-где? Ты же знаешь, мамуся, моряка обычно по морям носит: нынче здесь, а завтра там…
— Какой ты у меня моряк секретный, я всё-таки догадываюсь, Господь разумом не обидел. Загар бронзовый, поди, не на Северном полюсе получил. Недаром мы с Павликом все новости про положение в Испании обсуждали. Тебе, вижу, и орден новый дали. Поздравляю! А ты раз не имеешь права, то и не отвечай.
— Умница, мамуся! Ты мне лучше про Павлика да про Наташу расскажи. Как они, где, почему в Москве не появляются?
— Про Павлика проще всего рассказать. Нынче весной он окончил второй курс морского техникума. Хорошо учится — хвастался мне зачетной книжкой, в ней в основном «хорошо» и «отлично» стоят. Потом у них судовая практика началась, его в Мурманский морской порт отправили, чтобы получить распределение на какой-нибудь пароход. Я у него спросила, что же, ты семнадцатилетним капитаном будешь, почти как у Жюль-Верна? Он ответил, нет, бабушка, до капитана мне далеко, пока я матросом поработаю. Месяц назад он прислал телеграмму, что определен работать палубным матросом на грузовое судно «Клара Цеткин» и до ноября этого года будет работать на Северном морском пути.
Тихонов улыбался и несколько раз брался перечитывать текст телеграммы от сына, который осуществил свою мечту и стал настоящим моряком-полярником. Потом напомнил матери о Наташе.
Ольга Антоновна, вздохнув, сказала:
— У Наташеньки дела горькие пошли. Мама умерла, а отец после перенесенного удара почти неподвижен. Ее из Москвы железнодорожное начальство вызвало. Приехала к ним на станцию скоренько, мать живой застала. Сегодня уже три месяца, как схоронила, а с отцом теперь, будто с маленьким ребенком, сидит. Так что ты поезжай к ней.
— Да, сейчас пойду телеграмму отправлю, а завтра утренним пригородным поездом поеду.
Запыхавшаяся Наташа бежала по дощатому перрону маленькой станции, когда паровозик сипло прогудел, зашипел паром и покатил состав с четырьмя «сидячими» вагонами дальше в сторону Малой Вишеры. Улыбавшийся Владимир Константинович широко расставил руки и крепко прижал к себе жену. На пустом перроне они застыли в обнимку. Наташа гладила загорелое лицо мужа, а он ощущал теплоту ее плеч и частые удары сердца.
В нескольких словах Наташа рассказала о том, что случилось с ее родителями, и порадовала сообщением об улучшении здоровья отца.
— Он начал вставать с постели и немного ходить по комнате, — сказала она. — Сейчас сам увидишь. Проголодался, наверное, с дороги?
— Пока нет. Мамуся в дорогу пирожков с мясом напекла, я хорошо перекусил в поезде.
— Я баньку затопила. Помоешься с дороги.
— Это с удовольствием! Давно в русской бане не парился. В гостиницах только ванной удавалось пользоваться.
— Знаю, знаю. Твои товарищи, заезжавшие в Москву, передавали мне письма, где ты писал про свой спартанский быт. Ты ни словом не обмолвился о стране, куда уехал, но я догадалась, что это — Испания.
— От жены разведчика ничего не укроется!
Смеясь, они дошли до дома. Пока Тихонов направился в комнату, чтобы поздороваться и посидеть с больным тестем, Наташа проверила баню. Потом сообщила:
