— Приветствую вас, мой друг. Рад встрече, хотя и не ожидал увидеть вас в этих краях, — негромко сказал Стрельцов подсевшему на соседнее сидение «Ферзю».
— А я рад, что мои жизненные пути привели именно сюда, — ответил «Ферзь» и поинтересовался — Куда мы едем?
— На городскую пристань. Займем местечко на прогулочном пароходике и почти час будем любоваться видом набережных с моря. Любителей морских путешествий не очень много, там можно свободно поговорить.
На палубе они действительно остались одни, пока другие пассажиры — две юные парочки — прятались от ветра на закрытой нижней палубе. «Ферзь» подробно, в деталях, рассказал о событиях, которые предшествовали его приезду в Стокгольм. Илья Иванович слушал, и ему казалось, что это он находился в Испании и был свидетелем того, что там происходило.
Канарис объявился в Барселоне в начале лета и пригласил меня в ресторан, как обычно со вкусом заказав обед. Некоторое время мы сидели молча, пили вино, уделяя внимание закускам. Серьезный разговор адмирал начал лишь после того, как мы перешли к десерту.
«Юрг, мои опасения начали сбываться. Чувствую, что в окружении Гитлера отношение ко мне меняется в худшую сторону. У меня были вполне приемлемые отношения с Гейдрихом, но после его гибели в прошлом году СД возглавил Кальтенбруннер, давно терзавшийся муками ревности из-за успехов в деятельности абвера. Уверен, что он — главный враг. В феврале в абвере случился большой провал, и мне пришлось жестко биться за вызволение из лап костоломов ведомства Гиммлера сотрудников, на которых хотели повесить всех собак. Мне это дорого обошлось. В то же самое время дела пошли из рук вон плохо на Восточном фронте, то есть стали сбываться мрачные пророчества вашего покорного слуги. Такие вещи мало кому нравятся».
«Ты предчувствуешь закат карьеры, Вилли?» — спросил я.
«Пока нет, — постарался успокоить он. Затем произнес не совсем понятную фразу, которую, во-первых, не закончил, во-вторых, не захотел пояснить — Я иду на войну за Германию и не сдам свой пост, чтобы спасти то, что еще можно спасти, и как можно дольше не пускать убийц, которые хотят захватить мое место…».
Допустим, тех, кто мечтает занять его место, вычислить несложно: это — Гиммлер, Кальтенбруннер, Шелленберг и иже с ними, о врагах в руководстве рейха он уже рассказывал. Но что означает намек на то, что он идет на войну за Германию? Могу только гадать. По моим предположениям, адмирал либо ищет контакты с английской разведкой, либо уже нашел и начал переговоры.
Больше Канарис к этой теме не возвращался. Как-то скомкав окончание обеда, он произнес ключевые слова, в которых заключался смысл нашей встречи:
«Тебе, дружище, следует быстрее убираться из Испании. Мне дали понять, что надо удалить отсюда все филиалы абвера. Догадываюсь, что скоро начнется охота за моими друзьями. Не хочу, чтобы ты пал жертвой межведомственных склок. Вот тебе адрес в Стокгольме, где ты будешь жить, вот паспорт, по которому тебя из Германии пропустят в Данию и далее в Швецию. Езжай, затаись и жди: скоро мне может понадобиться твоя помощь».
Расстались мы как-то равнодушно. Он сел в ожидавшую его машину и уехал. Прощания друзей, которые надолго расстаются в тяжелую минуту, у нас не получилось. Может, его стало тяготить мое общество, не знаю.
В Испании я был обеспечен радиосвязью с Центром, поэтому незамедлительно сообщил руководству, что Канарис фактически поставил мне задачу перебраться из Испании в Швецию. Не выполнить ее для меня было равносильно выходу из игры и потере агентурных возможностей. В Москве быстро смекнули, что к чему, и отдали приказ ехать в Стокгольм, чтобы продолжать работу с Канарисом.
У меня на связи была радистка, прибывшая в Испанию от Разведывательного управления Красной Армии. Центр велел ей прекратить работу, законсервировать рацию и заложить на длительное хранение в тайник в Барселоне, а самой пассажирскими самолетами через Марокко, Алжир и Египет лететь в Иран, где ее будут встречать свои. Другого выхода не могло быть: в Швецию через Германию нелегально она бы не пробралась. Я проводил ее в полет, а сам приехал сюда.
Больше десяти лет продолжалась работа в Испании, теперь надо привыкать к Швеции.
Подробно сообщая о событиях, предшествовавших отъезду из Барселоны, «Ферзь» не счел нужным делиться личным. Не стал рассказывать о том, как расстался с Сильвией. Разведчик сам тяжело пережил события тех дней и мог лишь догадываться, чего они стоили женщине, рядом с которой был столько лет.
Она почти перестала говорить на любые темы после того, как узнала, что Канарис отдал приказ ее любимому переехать из Испании в Швецию. Их общение свелось к элементарным репликам: «Да», «Нет», «Хорошо», «Сейчас». Сильвия понимала: шифровку в Москву об их неизбежной разлуке она будет передавать сама, сама же получит указание из Центра, в котором, вне всякого сомнения, будет содержаться приказ «Ферзю» отправляться в Швецию. То есть собственными руками радистка сделает все, чтобы их пара разъехалась в разные стороны. И, может быть, навсегда. Тем не менее чувство долга потребовало от нее сесть за ключ и работать, хотя слезы текли без остановки.
В подавленном настроении Сильвия пребывала недели две или чуть больше. Только за пару дней до отъезда в аэропорт «Ферзь» почувствовал, что настроение девушки немного улучшилось. Иногда она даже позволяла себе улыбнуться. Самое удивительное событие произошло на летном поле, где пассажирский самолет, отправлявшийся в рейс до Марокко, уже гудел моторами на прогреве.
«Ферзь» проследил, чтобы чемодан Сильвии грузчики подняли в багажный люк, и вернулся к подруге. Тогда она произнесла фразу, от которой его просто крутило несколько дней.
— Хорхе, ты обязательно приезжай после войны в Москву. Там весной 1944 года родится наш ребенок, я уже была у доктора и знаю наверняка. Ты боялся этого события, я понимала твои опасения. Но теперь мы разъезжаемся в разные страны, и судьба распорядилась так, чтобы у нас все же появился малыш, несмотря на нашу непростую службу и предстоящее расставание.
— Ты, ты, ты… это всерьез?
— Господи, Хорхе, никогда не видела у тебя такого глупого лица. Все всерьез, любимый! Так что возвращайся в Москву. У ребенка должен быть отец. Правда?
— Конечно, я вернусь, о чем ты говоришь!
Эти перипетии остались вне внимания Стрельцова, который был явно озадачен неожиданным появлением «Ферзя» в Стокгольме. Размышляя, он расспрашивал друга:
— Значит, Канарис дал вам адрес в Стокгольме и фактически приказал находиться в этой квартире постоянно. Так? Понятно! Паспорт вам он вручил германский, не так ли? Все верно! Что из этого следует, друг мой уважаемый?
— Что же может следовать? Канарис может приехать. Надо ждать его по указанному адресу.
— Так-то оно так, да не совсем. Вы правы, Канарис может использовать вариант ухода через Швецию, когда почует, что запахло жареным. А может и не использовать. Но в любом случае он считает вас своей собственностью: будет нужен — позову, не будет — избавлюсь, как от балласта.
