Тихонов задумался. Поджог, в первую очередь, мог орга низовать сам Канарис, который чувствовал приближение опалы и избавлялся от людей, которые знали о нем слишком много. Адмирал явно спешил — надо было успеть до того, как за его людьми начнет охотиться служба Кальтенбруннера. Грызня гитлеровских приспешников со стороны напоминала крысиную битву за выживание на корабле, приближающемся к гибели. Прекрасно, что «Ферзь» остался жив после пожара. Но в Швеции отныне он считается погибшим, следовательно, ему придется перейти на нелегальное положение. Это резко ограничит агентурные возможности разведчика.
Надо выводить «Ферзя» из игры, понимал офицер. Однако в начале 1944 года осуществить такую операцию крайне сложно. Следует дождаться перемен на фронте, которые начнутся в ближайшие месяцы, тогда и думать о возвращении «Ферзя» на родину. Тихонов знал о планировании большого наступления Красной Армии на всем протяжении советско-германского фронта, потому что бывал в Генеральном штабе с докладами военному командованию по обстановке на Балтике и на Севере, которые готовил по данным, добытым военно-морскими разведчиками.
От группы «Адмирала» шла крайне важная информация. В частности, сообщалось, что в течение зимы 1943/44 годов германское командование приложило большие усилия для улучшения дорог между северными районами Норвегии и Финляндии и обустройства там вместительных складов. Разведчикам удалось узнать о планах гитлеровцев усилить войсковую группировку на севере Финляндии для обороны никелевых шахт в районе Петсамо. В донесении «Адмирал» скрупулезно перечислял, какое количество никелевой руды, каким транспортом перевезено через Швецию в Германию. Тихонов между строк шифровок научился различать, кто какую информацию добывал. О перевозках грузов и военных планах немцев сообщали сам «Адмирал» и его люди, а о строительстве дорог и складов на севере Норвегии узнал Стрельцов. У него в тех краях оборудован тайник «Свен», через который он изредка доносит самые важные сведения, предназначенные Тихонову лично в руки. Недавно они обменялись сообщениями о возможных сроках вывода «Ферзя» на территорию СССР.
В донесении «Адмирала», кроме всего прочего, указывалось, что для строительства дорог на севере Норвегии немцы используют труд тысяч военнопленных, согнанных из лагерей в Восточной Европе. Из-за морозов и изнурительной работы среди пленных отмечалось высокая смертность. Эти слова будто гвоздем пронзили Тихонова. Дело в том, что разведка получила сведения о том, что один из лагерей для военнопленных находился в норвежском порту Альта-фиорд. В него немцы завозили всех моряков, захваченных после гибели английских, американских и советских грузовых судов. Оттуда их переправляли в специальный концлагерь для моряков в польском городе Гдыня. По имеющимся у разведки сведениям, в концлагере содержались оставшиеся в живых члены экипажей ледокольного парохода «А. Сибиряков», рыболовного траулера, переоборудованного в сторожевой корабль «СКР-78», и танкера «Донбасс».
В душе Владимира Константиновича укрепилась надежда, что и его Павел после гибели судна остался жив, хотя попал в плен к фашистам. Надежду укрепила его жена. Они долго не говорили между собой о том, что могло случиться в море с сыном, от которого за год не пришло ни одной весточки. Старались уходить от тяжелой темы, тем более что официальных сведений о гибели не поступало. Но как-то рано утром Наташа вдруг села в постели и вслух сказала:
— Нет, он не погиб!
— О ком ты? — открыв глаза, спросил Тихонов.
— Я говорю про Павлика. Только что будто наяву видела его. Он жив, но ему очень тяжело. Мне показалось, что он стоит на дне какой-то огромной ямы, а лицо — такое худое, измученное. Но главное, жив, я теперь твердо знаю. Материнское сердце — вещун, его не обманешь!
Пришлось Тихонову сообщить ей то, что он вынужденно скрывал.
— Да, Наташа. В Разведуправлении появились данные о том, что танкер «Донбасс» в открытом море принял бой с фашистским военным кораблем и затонул от полученных пробоин. Экипаж, спасшийся на шлюпке, был захвачен в плен и направлен в лагерь для военнопленных. Думаю, что наш Павел сейчас там, и, надеюсь, что он дождется светлого дня, когда Красная Армия освободит из концентрационных лагерей всех узников.
— Будем верить, Володенька.
В ее русых волосах появились седые прядки, впервые заметил Тихонов.
К тому времени в их семейной жизни возникла еще одна тема для переживаний. Слава Богу, на этот раз из приятных. Осенью 1943 года в Разведуправлении объявилась после длительной зарубежной командировки радистка «Аврора», Сильвия Лопес. Стройная черноволосая красавица вновь надела военную форму, которая ей очень шла. Многие в управлении оборачивались вслед, когда по коридорам шла женщина-офицер с капитанскими звездочками на новеньких погонах и орденом Красной Звезды на гимнастерке.
С Тихоновым они несколько дней работали вместе: сначала Сильвия подробно рассказывала обо всем периоде службы в Испании под руководством «Ферзя», потом с усталыми вздохами готовила отчет на немецком языке, потому что по-русски писала из рук вон плохо. Тихонов лист за листом сам делал перевод оперативного документа, который должен занять место в архивах ГРУ. Общаясь, они непринужденно разговаривали, нередко смеялись, поддерживая добрую атмосферу встречи старых знакомых.
Каково же было удивление Владимира Константиновича, когда он через месяц или чуть более заглянул в служебный кабинет Сильвии и застал ее плачущей. Рядом никого не было, он вошел и постарался вызвать разведчицу на откровенный разговор, выясняя, чем вызвано ее тяжелое настроение. Сильвия, всхлипывая, вставляя от волнения в русскую речь испанские слова, как могла, объяснила причину слез:
— Вы знаете, мы были очень близки с «Ферзем», моим Хорхе, как я его называла. Он был Ми Амор, думаю, вы поймете. Он тоже любил меня, заботился всегда… Вы приезжали в Испанию, поэтому представляете, что жизнь там была сложной, и во время гражданской войны, и после нее. Но мы с ним были счастливы в те годы. Фелисидад… Когда судьба прошедшим летом нас разлучила, мне было так плохо, что хотелось умереть. И вдруг поняла, что беременна. Отношение к жизни сразу изменилось, мне показалось, что сам Бог помог мне. Да, да, вам известно, что я коммунистка, но мне так кажется, и я ничего не могу поделать. Когда Хорхе провожал меня в Мадриде на самолет, я сказала, что весной у нас с ним родится ребенок. И просила, чтобы он обязательно вернулся на родину, потому что малышу будет нужен отец. Он обещал. Как вы думаете, вернется «Ферзь»?
— Конечно, вернется! Ведь дело идет к нашей победе. Уже столько городов освободили, скоро Красная Армия будет гнать фашистов из Европы и добьет их в Берлине. Так что жди и не плачь!
— Я сегодня расплакалась не от этого. Понимаете, я все время одна. Здесь, в управлении почти ни с кем не знакома, никого из тех, с кем в начале тридцатых начинала службу в разведке, сейчас почему-то нет. Вы единственный хорошо знакомый мне человек, потому я все это рассказываю. Живу в служебном общежитии, где мне выделили комнату. Там тоже люди случайные, поговорить, спросить о чем-то, поделиться мыслями не с кем. Да еще так холодно, что я почти не сплю ночами, ложусь в верхней одежде, накрываюсь одеялом, шинелью, но все равно после Испании очень холодно. Боюсь простудиться и заболеть, а мне в моем положении нельзя.
