Кстати, когда разбирали гостиницу «Москва», наша работница забрала и привезла в Минский музей те самые перила, через которые упал Янка Купала. Также у нас в музее имеются и ступеньки этой злополучной гостиницы. На следующий год мы собираемся создать экспозицию. Можно будет оценить вероятность, возможно ли было через такие перила перевалиться самому.
Тем не менее, факт остается фактом. Янка Купала до конца своей жизни, даже несмотря на то, что у него есть немало стихотворений, которые восхваляют советскую власть, находился во внутренней эмиграции. Даже своим присутствием он показывал, что белорусский народ и белорусская литература жива. До конца власть советов так и не смогла сделать из него писателя подходящего им образца, поэтому его присутствие было им не угодно, а мотив в то время можно было подобрать любой.
Расследование
Белорусский журналист В. Мартинович в статье «Дело № 1269. Оно не засекречено, но его запрещено исследовать» пишет:
Осенью 1938-го года руководство Союза советских писателей ожидало своего ареста со дня на день. Создатели мифа о благополучной социалистической Беларуси, сами они прекрасно понимали, в каком государстве живут. По словам Веры Даниловны Мицкевич, внучки Якуба Коласа, в 1938-м году ее дед спал, нераздеваясь. Рядом с кроватью он ставил чемоданчик со сменой белья, провиантом и бритвенными принадлежностями. У «главных персонажей» нашей истории — Янки Купалы и Якуба Коласа уже был опыт общения с органами НКВД и ОГПУ. В 1930-м году они были арестованы за участие в мифическом «Союзе освобождения Беларуси», якобы возглавляемом академиком Вацлавом Ластовским. Всего по этому делу было арестовано 108 человек. Тогда для столпов белорусской литературы все обошлось более-менее благополучно. На допросе в октябре 1930 года Янку Купалу обвинили в идейном руководстве «Союзом». В ответ на это, 20 октября он попытался покончить с собой. Перед неудавшимся самоубийством Купала направил письмо главе ЦИК БССР Александру Червякову. «Товарищ председатель! — говорилось в письме, — Еще раз, перед смертью, заявляю о том, что я ни в какой контрреволюционной организации не был и не собираюсь быть». Неизвестно, что спасло писателей, — то ли интерес общественности, привлеченной неожиданной попыткой суицида, то ли более чем принципиальная позиция обоих писателей на допросах. Обвинение, грозившее высшей мерой наказания, сняли.
Намерения госбезопасности в 1938-м году были значительно более серьезными. «Охота» на писателей началась с уничтожения их ближайшего окружения. Осенней ночью 1938-го года без всяких объяснений был арестован брат жены Якуба Коласа Александр Каменский, «дядя Саша» — для семьи писателя. Больше ни Колас, ни кто бы то ни было другой, этого человека не видел. Впоследствии, уже после получения Ленинской премии, писатель попытался выяснить, где находится «дядя Саша» и в чем его обвиняют. Однако, все, кто мог быть причастен к этому делу, хранили гробовое молчание. В 1990-м году «дело Каменского» попыталась найти внучка писателя, Вера Мицкевич. В многочисленных инстанциях, куда она обратилась, ей объясняли, что дело то ли утеряно, то ли уничтожено. Родственники подозревают, что одно из тех 30-ти свидетельских показаний на Коласа, о которых писал Пономаренко [первый секретарь белорусской компартии в своем доносе на писателей] Сталину, было «выбито» из «дяди Саши». О настроениях, царивших в среде белорусских писателей в это время, можно судить из слов Якуба Коласа, приведенных в неизданной до сих пор книге «Любить и по мнить. Вспоминает сын Я. Коласа». Авторство книги принадлежит умершему в 1996-м году Даниле Мицкевичу. «Отец как-то в семье сказал: что же делать? Может быть мне в знак протеста отказаться от пенсии?… А что это даст, никто про это широко не узнает, это будет расценено как контрреволюционный выбрык, будет поклеп».
В напряженном ожидании ареста прошло два месяца. А в январе 1939-го года случилось чудо. Я. Коласа и Я. Купалу представили к первым орденам Ленина. Дело писателей, почти уже завершенное, внезапно закрыли, как когда-то было и с делом врачей. Есть несколько версий о том, что же побудило Сталина и Пономаренко «помиловать» Коласа и Купалу. По версии доктора исторических наук Ростислава Платонова, на этом настоял Сталин. По другой версии, которой, в частности, придерживается внучатая племянница Купалы Жанна Казимировна Допкюнас, сам Пономаренко побоялся уничтожения столпов белорусской культуры. Дело в том, что на посту первого секретаря он пребывал всего несколько месяцев и репрессии против писателей могли вызвать резко негативное отношение к нему. Так или иначе, по словам Веры Мицкевич, Якуб Колас не поверил в то, что «вожди» помиловали его и даже после награждения продолжал спать в одежде…
Выскажу еще одно предположение, почему Сталин приказал закрыть дело белорусских писателей. В конце 1938 — начале 1939 гг. Сталин уже разрабатывал план завладеть Западной Беларусью и Западной Украиной путем ввязывания Германии в войну с Польшей. План был окончательно оформлен к лету, а в августе реализовался в виде подписания советско-германского пакта и секретного протокола о разделе Восточной Европы. На фоне ожидаемого захвата Западной Беларуси уничтожение белорусских писателей показывало бы СССР в глазах западных белорусов в неприглядном виде. Скорее всего, именно поэтому Сталин приказал не просто повременить с казнью писателей, но и наградил их орденами — это был акт пропаганды, адресованный прежде всего для населения Западной Беларуси.
Замечу также, что версия о «руке Москвы» (то есть ГПУ-НКВД) до сих пор активно обсуждается российскими историками, пишущими о смерти Есенина. Эта версия и в смерти Есенина, и в смерти Купалы, и в смерти других писателей и деятелей культуры СССР потому и является ведущей, что режим Сталина вел активную войну против интеллигенции. Это только в период гласности стали известны обстоятельства убийства органами госбезопасности Михоэлса — это убийство в СССР пытались выдать за «смерть от несчастного случая».
Особенность ситуации в том и состоит, что малоизвестных («средних») деятелей культуры можно было запросто репрессировать — что и происходило, а вот известные писатели вызывали у властей головную боль. Виктор Мартинович пишет в своей статье:
К 1938-му году уже были репрессированы: Платон Головач, Максим Горецкий, Язеп Пушча, Цишка Гартный, Владислав Голубок, Алесь Гурло, Алесь Звонак. 17 сентября 1936-го года первый секретарь ЦК КП(б)Б Николай Гикало сообщал главе НКВД СССР Ежову, что в результате выявления классово враждебных элементов от работы освобождено огромное количество работников печати, что создало исключительную в них потребность. В БССР не хватало около 70 руководящих работников печати. Даже в Главлите (главное цензурное ведомство) из 12 ответственных работников осталось только 2. Но несмотря на такой «широкий» подход к делу ликвидации классово чуждых писателей и публицистов, ничего подобного тому, что могло про изойти в 1938-м году, наша литература не знала. Репрессировать планировалось ни много, ни мало все руководство Союза писателей, успевшего просуществовать всего четыре года.
Белорусский писатель Леонид Матусевич в статье «Сталинизм в Беларуси» («Аналитическая газета «Секретные исследования», № 8, 2006) писал:
