В 1930 органами ОГПУ была «раскрыта национально-демократическая, контрреволюционная антисоветская организация», которая получила название «Союз освобождения Белоруссии» (СОБ). По делу СОБ было арестовано 108 человек, среди них академики Белорусской Академии наук (БАН) В. Ластовский, Я. Лесик, С. Некрашевич, нарком земледелия БССР Д. Прищепов, нарком народного образования БССР А. Балицкий, писатели М. Гарецкий, В. Дубовка, Е. Пуща и другие. (Всего в Беларуси в 20–50 гг. было арестовано 238 литераторов. Только около 20 из них вернулись из лагерей. Неоднократно подвергались аресту Г. Березкин, С. Граховский, А. Александрович, С. Шушкевич и другие.)
…Руководящая верхушка не доверяла партийным комитетам и организациям. Время от времени в партии проводились так называемые чистки. Во время партийной чистки 1933 г. численность КП(б)Б сократилась с 65 040 до 37 909 человек. В результате массовых чисток и террора КП(б)Б потеряла к 1938 году 40 % своего состава.
В первом квартале 1933 г. в БССР к высшей мере наказания и к 10 годам тюремного заключения были приговорены более 5,5 тысяч человек. Только «тройки» НКВД БССР в 1935 году осудили 8074 человек, а в 1936 — 12 371.
«Агенты вражеских разведок», «отрабатывающие западные деньги», были везде, от колхозов до ЦК КП(б)Б.
Сталин не щадил и своих палачей — работников ОГПУ-НКВД. В 1939 году был осужден к высшей мере наказания ряд ответственных работников Наркомата внутренних дел БССР, в том числе пять председателей ОГПУ-НКВД Белоруссии, которые занимали этот пост в БССР в разное время: Б. Берман, Л. Заковский, И. Леплевский, А. Наседкин, Р. Рапопорт, некоторые их заместители.
В июне 1937 года состоялся XVI съезд КП(б)Б. Доведенный на этом съезде до отчаяния надуманными, безжалостными нападками Председатель Центрального Исполнительного Комитета БССР с 1920 года А. Червяков застрелился в своем кабинете.
29 июня 1937 состоялся III Пленум ЦК КП(б)Б, который сыграл в истории Беларуси роль своеобразного детонатора. В республике начались повальные репрессии. С середины 1937 года и до июля 1938 года было арестовано 2570 «врагов народа» разных мастей. Из них: 40 наркомов и их заместителей, 179 руководящих работников советского и хозяйственного аппарата, 1 академик, 25 ученых, 49 преподавателей ВУЗов БССР, 23 работника ЦК КП(б)Б, 16 работников Совнаркома, в том числе был арестован в Москве и председатель СНК БССР Н. Голодед, который во время следствия покончил с собой, выбросился из окна здания НКВД БССР.
Вся эта вакханалия арестов и массовых самоубийств, конечно, создавала определенный «мотив Эпохи». И нельзя отделять Я. Купалу от этой вакханалии, тем более что ранее, 20 октября 1930 года, он тоже попытался покончить с собой, когда был арестован по липовому делу «Союза освобождения Беларуси», под предлогом которого Москва истребляла белорусское национальное самосознание. Массовые самоубийства известных белорусских людей тогда объяснялись вовсе не «личными причинами», а политическими. Однако обстоятельства гибели Янки Купалы в московской гостинице бесспорно показывают, что это не было самоубийством: у поэта не было для этого ни личных мотивов — абсолютно никаких, ни политических — аналогичных мотивам Голодеда или Червякова.
Полагаю, что такие люди, как Колас, Купала, Михоэлс были такими знаковыми фигурами для национальной культуры, что их арест означал бы открыто удушение всего национального в белорусском, еврейском и пр. самосознании окраин СССР. Поэтому их ликвидация должна была осуществляться иначе: НКВД-МГБ убивает Михоэлса, но его, якобы погибшего от несчастного случая, хоронят с огромными почестями. Что точно так произошло и в случае с Я. Купалой.
О причастности НКВД-МГБ к убийству Михоэлса нам стало известно из рассекреченных документов. Но о причастности НКВД к смерти Я. Купалы пока нет сведений, ибо ФСБ России пока не передала Беларуси даже само дело о его смерти, хотя запрос был подан в ФСБ еще несколько лет на зад, как сообщает директор музея Я. Купалы.
Мнения криминалистов
А теперь давайте вместе подумаем, взглянем логически на обстоятельства смерти поэта.
Официальная версия СССР (которая и поныне массово распространяется в Беларуси) говорит, что Янка Купала покончил свою жизнь самоубийством, сбросившись в пролет гостиницы «Москва». Однако любой криминалист эту назойливо навязываемую (что уже подозрительно) «версию» опровергнет на хотя бы трех основаниях:
1. Янка Купала в веселом и бодром настроении сказал своим товарищам в номере, что «надо кое с кем переговорить», и что «он через минуту вернется». Так самоубийцы себя не ведут. Причем, на следующий день ему надо было выступать по радио на территорию Беларуси с воззванием к оккупированным белорусам, и на следующий день ему надо было получать гонорар за свою книгу.
Кто этот «кое-кто», с кем хотел за дверями поговорить Купала, — загадка по сей день. Очевидно, это и есть его убийца.
2. Самоубийцы оставляют записки, в которых раскрывают смысл своего акта. Как это сделал, например, Сергей Есенин (хотя его предсмертная записка и оспаривается рядом российских историков). Для поэта самоубийство является поэтическим актом, и без посмертной записки в стихах не кончал счеты с жизнью НИ ОДИН ПОЭТ. В случае с Янкой Купалой не только никаких таких посмертных записок не было, но он даже своим друзьям в номере не намекнул, что «будет кончать с жизнью». В том числе тут не может быть и политического самоубийства — перечисленные выше обстоятельства этому противоречат.
Существенно, что когда 20 октября 1930 года Купала якобы хотел покончить собой, он перед этим выслал письмо главе ЦИК БССР Александру Червякову, в ко тором доказывал:
Еще раз, перед смертью, заявляю о том, что я ни в какой контрреволюционной организации не был и не собираюсь быть.
А в данном случае никакого подобного письма не было, как не было и политической угрозы со стороны властей, которую бы ощущал писатель.
3. Наконец, самое главное. На площадке лежала туфля писателя. Дико предположить, что Янка Купала, задумав самоубийство, вдруг снял одну туфлю и положил ее на площадку, и в одной туфле решил с собой покончить. Так самоубийцы не поступают. Если бы он был самоубийцей, то как раз с обеими туфлями на ногах аккуратно преодолел бы перила и падал вниз. Эта туфля на площадке говорит о борьбе Янки Купалы с кем-то («кое-кем»), ибо слететь с ноги она может только при активном сопротивлении.
Сопротивлении с кем? Елена Бурбовская, замдиректора минского Музея имени Янки Купалы, говорит:
Когда постояльцы гостиницы выбежали из своих номеров на раздавшийся на лестнице шум, вверх по ступеням убегала неизвестная женщина, а на площадке между этажами лежала туфля писателя.
Вряд ли женщина могла скинуть в лестничный проем сильного и здорового мужчину. Скорее всего, она была просто свидетелем случившегося и в шоке от увиденного убегала, а тут кто-то другой «помог», мощными ударами оглоушив поэта и перекинув его за парапет.
