Это правило наглядно и однозначно проиллюстрировано изучением роста. Жители Южной Кореи более чем на 2,5 см выше северных корейцев. Рост наследуется даже сильнее интеллекта. Но на основе этих фактов нельзя делать вывод, что у южных корейцев есть усиливающие рост аллели, которых нет у северных. Мы можем быть абсолютно уверены, что это не так. Корейцы разделились на две популяции только в 1950-х гг. Их рост стал разниться лишь после того, как Южная Корея достигла процветания, а Северная погрузилась во мрак диктатуры.
Неудача Head Start никоим образом не доказывает, что разрыв в результатах тестов на интеллект между чернокожими и белыми прочно связан с наследственностью. Например, эффект Флинна не прошел мимо чернокожих американцев
[737]. Более того, их показатели интеллекта повысились очень резко, в то время как показатели белых американцев выросли слабее. По одной из оценок, в период с 1980 по 2012 г. разрыв между этими двумя группами сократился более чем на 40 %.
Подобные исследования привели некоторых критиков к мнению, что изучение наследственной основы интеллекта в лучшем случае бесполезно, а в худшем – опасно. Если наша цель – улучшить интеллект детей, то для нас есть много конкретной, но тяжелой работы, которую надо делать. Мы должны исправить неумелое администрирование школьной системы, заменить неработающие программы эффективными и устранить причины неравенства в образовании. Кроме того, мы могли бы выйти и за пределы школьных дворов – чтобы справиться с пагубным влиянием нищеты или сохраняющейся угрозой от присутствия свинца в питьевой воде. Профессор права Пенсильванского университета Дороти Робертс пишет: «Для такой работы не нужна ни генетическая информация, ни даже тестирование IQ, причем концепция наследования интеллекта, вероятно, будет даже мешать»
[738].
Генетики дали отпор, назвав эти нападки карикатурой на современные генетические исследования. Ученые не оправдывают текущее положение дел и не доказывают превосходство одной расы над другой с помощью неубедительных научных данных. Также они не заявляют, что если какой-либо признак наследуется, то любые вмешательства бесполезны. Иногда в качестве примера приводят зрение. Это сильно наследуемая черта, и все же очки могут компенсировать плохое зрение, унаследованное от родителей. Глупо говорить, что зрение улучшать бессмысленно, так как оно наследуется.
Более того, некоторые генетики утверждают, что, поняв, как именно генетика влияет на интеллект, можно подобрать такие методы, которые поспособствуют детскому развитию. Когда специалисты в области образования тестируют новую программу, они оценивают успешность обучения с ней и без нее
[739]. Чтобы такие исследования давали надежные результаты, ученым необходимо убедиться, что обе группы представляют собой случайную выборку учащихся. Если выйдет так, что у одной группы окажется больше аллелей, которые положительно влияют на интеллект или успеваемость, то такое исследование способно ввести ученых в заблуждение. Они могут решить, что их программа дает отличный результат, а потом обнаружить, что это была пустая трата времени и денег.
Некоторые исследователи пошли еще дальше, они предсказывают, что секвенирование ДНК позволит подобрать наилучшую школьную программу для каждого ребенка
[740]. С помощью генетических анализов уже выявляют некоторые серьезные формы умственной отсталости у новорожденных, и в ряде случаев такое знание – сила. Ребенок, которому сегодня поставили диагноз «фенилкетонурия», не должен повторить судьбу Кэрол Бак. Проверив у детей тысячи участков ДНК, связанных с интеллектом, можно было бы спрогнозировать, как они будут учиться в школе. Некоторые аллели, скажем, влияют на общий интеллект, в то время как другие – только на определенные умственные способности. Преподаватель Йоркского университета Кэтрин Эсбёри утверждает, что такие генетические анализы позволят родителям, у чьих детей, к примеру, дислексия, раньше отреагировать на подобную ситуацию. Она говорит: «Если простой анализ крови при рождении сможет выявить тех, кто с высокой вероятностью столкнется с проблемами в какой-то из этих областей, тогда можно будет предложить и индивидуальную коррекцию для пресечения такого риска на корню или по крайней мере уменьшения его последствий»
[741].
«Индивидуализированное обучение», как называют такой подход, звучит подобно блестящему футуристическому лозунгу
[742]. Однако сейчас это лишь мечты, да и останутся ими еще на ближайшие десятилетия
[743]. Тем временем больше пользы принесут менее интересные дела вроде очистки от свинца питьевой воды в школах или обеспечения всех учеников учебниками. Изучение наследственности – вместо того чтобы обеспечивать конкретную помощь – окажется способным в итоге лишь подпитывать наши заблуждения о природе интеллекта. К сожалению, как обнаружили психологи, наше мышление очень уязвимо, когда дело доходит до подобных вопросов. В этом-то и причина того, что «Семья Калликак» с ее упрощенным, пагубным взглядом на наследственность и общество имела такой успех.
В 2011 г. психологи Илан Дар-Нимрод и Стивен Хайн назвали такой тип мышления «генетический эссенциализм»
[744]. Дар-Нимрод и Хайн утверждают, что причины генетического эссенциализма кроются в нашем осмыслении мира. Десятилетия психологических исследований показали, что наш разум бессознательно сортирует объекты по категориям
[745]. Мы приписываем одну и ту же сущность всей категории. Все птицы обладают некоей «птичностью», а все рыбы – «рыбностью». Когда психологи просили испытуемых описать эти сущности, те часто не могли это сделать с помощью слов. Перья – это проявление птичности, но если птица заболевает и теряет их, для нас она все равно остается птицей. Мы используем эссенциализм, чтобы осмысливать не только птиц, но и самих себя. В раннем детстве мы выучиваемся воспринимать людей как существ, обладающих сущностными характеристиками, которые, как нам кажется, появляются при рождении и сохраняются на протяжении всей жизни.
В силу присущего нам эссенциализма очень легко неправильно понять наследственность. Создается впечатление, что гены – часть нашей сущности. Мы наследуем их от родителей и храним до самой смерти. Напрашивается вывод, что мы своей жизнедеятельностью никак не можем изменить то, что обеспечивают наши гены
[746]. Мы успешны, потому что у нас есть гены успеха. Расы различаются, поскольку у представителей каждой расы есть гены, которых нет у других.
