Вздором, по мнению Липпмана, было отношение к интеллекту как к чему-то незамысловатому – вроде роста или веса, – при том что психологи еще даже не дали ему определение. До сих пор интеллект был просто объектом, который измеряют тестами. Однако тесты постоянно менялись, поскольку их создатели корректировали пороговые значения, чтобы получить результаты, соответствующие их ожиданиям. Было попросту губительно на основе этих тестов делать вывод о том, что интеллект – наследственная черта. Липпман заявлял: «Очевидно, что это не результат исследования. Такой вывод возник, потому что в него хотелось верить».
Чтобы прийти к подобному заключению, сторонники тестирования должны были бы игнорировать любой индивидуальный опыт, который мог повлиять на выполнение заданий теста, – особенно тот, что приобретается в раннем детстве, когда мозг еще формируется. И они должны были бы без какого-либо здорового скептицизма верить историям вроде той, что была у семьи Калликак.
На самом деле, предупреждал Липпман, «насчет семьи Калликак есть некоторые сомнения».
Даже если эта история соответствовала действительности, она не была столь убедительна с научной точки зрения, как утверждал Годдард. Чтобы понять, насколько сильна наследственность, Мартину Калликаку нужно было бы завести внебрачного ребенка от здоровой, но бедной женщины. Аналогичным образом официальный брак следовало бы заключить со слабоумной женщиной из богатой семьи. «Только тогда можно было бы с достаточной уверенностью утверждать, что это случай биологической, а не социальной наследственности», – говорил Липпман.
Некоторые ученые тоже подвергли сомнению историю семьи Калликак. В 1925 г. бостонский невролог Абрахам Майерсон высмеял мрачную сказку
[261] про роковую интрижку Мартина Калликака со слабоумной девушкой, после которой он «использовал свою зародышевую плазму общепринятым способом, женившись на порядочной девушке, родившей ему милых деток, от которых пошла ветвь порядочных людей – все милые, ни безнравственных, ни сифилитиков, ни алкоголиков, ни сумасшедших, ни преступников»
[262].
Майерсону казалось нелепым, что Годдард думал, будто может ставить диагнозы многим поколениям семьи Калликак на основе рассказов, собранных Элизабет Кайт. «Я не могу получить никакой достоверной информации о моем прапрадедушке, как бы ни пытался, – посмеивался Майерсон, – но девушка, оставившая в те времена столь слабый след, что мы даже не знаем ее имени, уверенно названа слабоумной»
[263].
Вероятно, главным критиком истории Калликак был биолог, проводивший значительную часть времени в лаборатории, забитой бутылками из-под молока с гниющими бананами внутри. Томас Хант Морган мало знал о психологии, однако его критика книги «Семья Калликак» оказалась наиболее аргументированной. Он лучше, чем кто-либо другой, мог видеть, сколь слабы были основания, на которых Годдард выстроил свою историю.
Морган в своей лаборатории в Колумбийском университете Нью-Йорка скармливал подгнившие бананы мухам Drosophila melanogaster
[264]. Он начал изучать их в 1907 г., надеясь найти одну из тех мутаций де Фриза, которые ведут к видообразованию. Однако Морган понял, что никакая единственная мутация не сможет создать новый вид. Но она может породить новый признак. Однажды Морган и его коллеги заметили самца мухи, у которого глаза были белыми – а не красными, как у всех остальных. Ученые ссадили белоглазого самца с красноглазой самкой, и насекомые спарились. Затем самка отложила здоровые яйца, из которых вывелись красноглазые потомки. Сотрудники Моргана скрестили этих мух друг с другом и обнаружили, что в следующем поколении у некоторых самцов были белые глаза. Казалось удивительным, что только самцы могли наследовать белые глаза, – но не могли передать этот признак своим сыновьям. В поисках объяснения Морган с коллегами сделал крупное открытие о природе генов.
У мух Моргана – так же как и у всех остальных животных – в клетках были хромосомы. Обычно все хромосомы бывают парными, но за одним исключением – несовпадающих хромосом, которые были названы Х и Y. Изучая клетки насекомых, ученые выяснили, что у самцов есть одна Х- и одна Y-хромосома, а у самок – две Х. Это открытие подтверждало вероятность того, что Х- и Y-хромосомы содержат наследственные факторы (гены), определяющие пол насекомого. Развитие белых глаз только у самцов моргановских мух могло означать, что ген, определяющий цвет глаз, расположен на Х- или Y-хромосоме.
В результате многочисленных экспериментов с мухами сотрудники Моргана выяснили, что это действительно так. Белоглазость вызвалась рецессивной мутацией гена, расположенного на Х-хромосоме. Самки с одной копией мутантного гена имели красные глаза, поскольку вторая Х-хромосома была с нормальной копией гена. А так как у самцов имелась только одна Х-хромосома, компенсировать мутацию было нечем и у них развивались белые глаза. В ходе дальнейших экспериментов в лаборатории Моргана выяснилось, что половые хромосомы могут нести мутации, связанные и с другими признаками, например такие, из-за которых тело мухи становится желтым или уменьшаются крылья. Благодаря подобным опытам стало ясно, что в хромосомах находятся гены и что в одной хромосоме может быть много генов.
Когда сотрудники Моргана определили местоположение многих генов, они поняли, что наследственность намного сложнее, чем представлялось ученым раньше. Вначале, когда только была переоткрыта работа Менделя, многие генетики считали, что один признак контролируется одним геном. Сотрудники Моргана обнаружили, что на один признак может влиять много генов
[265]. Например, они установили 25 разных генов, от которых зависит цвет глаз у мухи.
«Крайне важно, чтобы эту гипотезу поняли», – писал Journal of Heredity
[266], когда Морган в 1915 г. опубликовал некоторые свои открытия. Если гены таким сложным образом работают у мух, то у людей все должно быть еще сложнее. «Те, кто примет это, обязаны будут перестать утверждать, например, что римский нос обусловлен присутствием детерминанта римского носа в зародышевой плазме. С современной точки зрения надо говорить, что “римскость” носа получается из-за взаимодействия очень большого числа факторов».
В начале своей карьеры Морган был в хороших отношениях с Чарльзом Девенпортом и другими американскими приверженцами евгеники. Но его потрясло, когда он увидел, до чего отчаянно они цепляются за представления о наследственности на уровне римского носа даже при том, что накапливалось все больше доказательств против прежнего подхода. В книге, вышедшей в 1925 г., Морган подробно изложил, что именно неправильно в их представлениях о природе человека.
Это правда, что отдельные гены могут делать некоторый вклад в поведение, соглашался Морган. Например, Девенпорт и другие ученые собрали убедительные доказательства того, что болезнь Гентингтона вызвана одной доминантной мутацией. Однако Морган сомневался в правоте Годдарда, считавшего, что такое неопределенное состояние, как «слабоумие», может иметь простое наследование.
