Услышав от Гронау, что у меня найдена денисовская ДНК, я пришел в замешательство. Я и так уже был достаточно обеспокоен, узнав от генетиков о своем возможном итальянском происхождении. Означает ли денисовская ДНК, что у меня есть еще какие-то неизвестные предки среди горцев Новой Гвинеи?
«Ага, – небрежно сказала Хубиц, глядя в свой ноутбук. – Я тоже это заметила».
Сипель с усмешкой повернулся ко мне. «Как вы себя чувствуете на больших высотах?» – спросил он.
Исследователь предупредил меня, что, когда ученые пытаются заглянуть в наше генетическое прошлое на десятки тысяч лет назад, вероятность ошибок растет. Некоторые участки моей ДНК могут в программе Сипеля выглядеть денисовскими просто потому, что ученым еще только предстоит найти такие же последовательности в неандертальских остатках. Мало того – даже если у меня и есть денисовская ДНК, это вовсе не означает, что среди моих предков именно люди современного типа вступили в контакт с денисовцами. Вполне возможно, что скрещивались денисовцы и неандертальцы. А уже позже какой-то их неандертальский потомок передал эту денисовскую ДНК моим предкам.
«И все-таки нельзя исключить вероятность того, что в вас есть некоторые денисовские гены», – сказал Сипель.
К полудню мы закончили проверять мой геном и достаточно проголодались, чтобы отправиться перекусить. Гронау из Израиля отключился, Хубиц, Сипель и я встали, чтобы размять ноги. Хубиц сказала: «Я хотела найти побольше чего-нибудь неожиданного. И получила с избытком».
«Да, – оптимистично ответил Сипель, – мы обнаружили, что часть его принадлежит к другому виду».
Глава 9
Девяти футов высотой
В конце 1990-х гг. эндокринолог Джоэл Хиршхорн приступил к работе в Бостонской детской больнице. Будучи специалистом по гормонам, он наблюдал множество детей с диабетом. Но почти у такого же количества детей отмечался низкий рост. «Родители приводят ребенка и жалуются, что он растет недостаточно быстро или не так быстро, как его сверстники», – поделился со мной Хиршхорн, когда я пришел к нему в кабинет.
Иногда слишком низкий рост – это признак серьезной проблемы со здоровьем, например неспособности организма вырабатывать достаточно гормона роста. Однако по большей части в ходе таких приемов Хиршхорн просто успокаивал родителей. «Обычно это заканчивается тем, что вы предлагаете им перестать беспокоиться ни о чем, – продолжал он. – Стоит отметить, что в большинстве случаев один или оба родителя сами невысокие. И поэтому надо просто объяснить им, как наследуется рост».
Хиршхорн рассказывал родителям об их генах и о том, как некоторые из них передаются детям. «Ваш невысокий рост связан с тем, что у вас есть определенные аллели, часть из которых вы передали ребенку, поэтому он, вероятно, тоже будет невысоким», – говорил Хиршхорн.
Иногда родители расспрашивали Хиршхорна об этих генах. Доктор отвечал, что совершенно уверен – дело именно в них. Но не мог назвать эти гены. Никто еще этого не знал. «И наверное, раз на двадцатый я подумал: а ведь мы могли бы выяснить, что это за гены», – вспоминал Хиршхорн.
Помимо врачебной Хиршхорн вел и исследовательскую деятельность. Работая неподалеку от больницы в Институте Уайтхеда, он занимался новыми методами выявления генов, способствующих заболеваниям вроде диабета. По сравнению с такими вопросами рост показался несложной для изучения темой. Диабет, скажем, развивается годами и в некоторой степени зависит от того, чем вы питаетесь. Возможно также, что существуют разные наборы генов, повышающие риск в разных группах людей. Рост же, напротив, прямо перед глазами: его легко измерить у любого человека. Хиршхорн подумал, что сможет без затей сравнить рост высоких и низких людей, посмотреть на их ДНК и найти аллели, которые, скорее всего, связаны с тем или иным его значением.
В 2004 г. Хиршхорн покинул Уайтхед и переехал в здание по соседству, где располагается Институт Броада, чтобы продолжить изучение роста. Когда я пришел к нему в институт в 2017 г., он все еще изучал его. Исследователю только что предоставили новый, практически пустой кабинет. Он принес с собой телефон и ноутбук. На маркерной доске кто-то написал Flour и Flower
[561]. Хиршхорн был настолько среднего роста, насколько это только возможно.
Он рассказал, что за 17 лет совместного с коллегами изучения роста добился определенного прогресса. Сейчас разговоры Хиршхорна с родителями звучат несколько иначе: «Вместо того чтобы сказать, что мы не знаем, какие это гены, я обычно говорю: мы знаем некоторые из них».
Однако, если бы родители принесли Хиршхорну последовательность ДНК своего ребенка и спросили, какой у него будет рост, он все равно не смог бы им ответить. «Может быть, когда-нибудь мы к этому придем, и даже прежде, чем я выйду на пенсию», – поделился он со мной.
Пока я работал над этой книгой, мои дочери подросли. Они по очереди вступили в ту жизненную фазу, когда на своих родственников начинают смотреть сверху вниз. На каждой семейной встрече происходит как минимум одно сравнение роста спина к спине. Наши дети стоят по стойке смирно, пока мы, прищурившись, смотрим чуть поверх их макушек и приглаживаем им волосы. В периоды своих ростовых скачков Шарлотта и Вероника оставались послушными девочками. Можно сказать, что они скорее потакали нам, что сами-то не обращали особого внимания на свой быстрый рост, а больше думали о предстоящем выступлении на концерте или с нетерпением ожидали продолжения «Девочек Гилмор». Когда они закатывали глаза и вежливо улыбались взрослым, озабоченным их ростом, я узнавал себя.
Я помню те годы, когда мы с братом Беном стремительно росли. Линии, которые наши родители чертили на раме кухонного дверного проема, выполняли функцию стрелок часов, отмеряющих семейное время. Скачки от одной линии к другой ясно показывали, как сначала мы с Беном переросли мать, а затем и отца. Когда я дорос до 183 см, а Бен до 185 см, наши менее высокие родственники начали удивляться. Теперь им приходилось задирать головы, чтобы взглянуть нам в лицо. Оказавшись в непривычной позе, они спрашивали: «Откуда это?» Из тумана их памяти выплывал высоченный прадедушка или же они пытались вспомнить, что там двоюродная бабушка рассказывала о своем высоком кузене. В нашей родословной они искали хоть кого-нибудь, от кого мы смогли унаследовать наш рост. Они говорили о высоком росте так, будто это был бриллиант, который наш предок спрятал в сейф, где он пролежал в течение века, пока мы с Беном не вытащили его на свет божий.
Иногда наследственность ведет себя с прямотой, подобной чему-то, всего лишь укрытому от глаз, – две испорченные копии гена pah приводят к фенилкетонурии. Но обычно влияние наследственности расшифровать гораздо сложнее. Оно скрыто за завесой, порожденной как нашими генами, так и внешними влияниями. Трудно представить себе что-то более немудреное, чем рост. Это всего лишь число, которое можно определить с помощью рулетки. Однако принцип его наследования может быть таким же непонятным, как квантовая физика. Свет – одновременно и частица, и волна. Рост зависит одновременно и от наследственности, и от условий жизни. Этот параметр был среди тех загадок, над которыми уже бились первые исследователи наследственности, – но ее решение до сих пор не найдено.
