Он по-прежнему оставался неподвижен.
– Майкл, если я сейчас описаюсь, ты никак меня не убедишь, что являешься добросердечным, адекватным человеком, с которым хочется сотрудничать.
Она попыталась пережать мочевой пузырь и стала думать о других вещах: проблемы жесткого кодирования, к которым она все время возвращалась, чтобы те вещи, которые должны были работать, наконец заработали; история Джимми (мысленно обходя обстоятельства его смерти), ссора, которая произошла у них с Джимми в первых «Б и Б». Она представила те действия, которые предприняла бы по обновлению парка велосипедов в Тетфорде. Там было много напечатанных велосипедов из углеткани, которые были согнуты, сломаны и раздавлены за весь предыдущий сезон катания по бездорожью. Они с Итакдалее систематически обновляли парк, формировали производственную линию для разборки, оценки, повторной сборки и проверки каждого экземпляра, а также решали самые извращенные механические проблемы с упрямой физической материей.
Ей действительно нужно было в туалет. Она подумала, не подложили ли ей слабительное в последний тюбик с едой. Хороший способ довести все до такой ситуации. Может, они хотели откалибровать полученную ими модель с учетом тех факторов, которые открылись во время ее унижения.
– Я не буду ничего за собой убирать.
Охранник никак не отреагировал.
Она пыталась сдержаться еще две минуты, считая секунды настолько медленно, насколько могла, затем расслабила мышцы. Она стиснула свои эмоции железными рукавицами и отказалась подчиняться чувству унижения, ведь это была всего лишь моча. Они выиграют, если она даст им вывести ее из себя. Это было бы гораздо хуже, чем холодная, вонючая моча, которая прилепила бумажную робу к ее ногам.
После этого она уже ничего не говорила. Сфокусировала свое внимание на велосипедах, – как они обрадовались, внезапно найдя решение проблемы, которая ставила их в тупик: как вытащить из кучи неработающий велосипед и заставить его работать. Итакдалее придумал разные способы высвобождения заклинивших деталей, регулировки механизмов, выглядевших нерегулируемыми.
Ее дыхание стало замедляться. Ей пришло в голову, что она почти засыпает, пытаясь мысленно вызвать давние воспоминания. Возможно, она проведет остаток своей жизни с этими воспоминаниями, будет сдувать с них пыль, как вдова ежедневно смахивает пыль со стоящих в рамках свадебных фотографий. Но пусть будет так. Она все еще может стать ушельцем в своем сознании. Пошли они все.
Потом она подумала, было ли это очередным этапом калибровки, и ей пришлось сжимать кулаки, чтобы не заплакать.
Как она ни пыталась, эти воспоминания стали от нее ускользать. В конце концов они вернули ее обратно в камеру.
На следующий день ее ноги заковали в кандалы, на голову надели мешок и завели в транспорт, который неимоверно долго трясся и качался из стороны в сторону. Это без сомнения был автобус, в котором пахло немытыми человеческими телами, а обилие звуков напоминало самый скверный день в психиатрической лечебнице. Ее привязали к сиденью, а руки прикрепили к специальным петлям, расположенным по бокам. Рядом с ней тоже кто-то сидел. Когда ушли охранники, она сказала:
– Привет.
– Привет, – сказал женский голос.
– Ты что-нибудь видишь?
– Ты хочешь сказать, надет ли у меня мешок на голову? Не. За что тебя?
Лимпопо пожала плечами.
– Где мы?
– Кингстон
[108], – сказал голос.
– Онтарио?
– Нет, Ямайка, – фыркающий смех. Лимпопо поняла, что другие слушают этот разговор: особая локализуемая тишина, когда тебя подслушивают.
– Куда едет автобус?
– Ты издеваешься что ли?
– Нет. Просто… Они убили моих друзей, похитили меня, удерживали насильно. Натянули мешок на голову, притащили сюда. Теперь я не знаю, куда мы едем.
– В тюрьму. Кингстонская женская тюрьма.
– Ага. Видимо, все логично.
– Как скажешь.
Лимпопо так давно по-настоящему не общалась с людьми, что поймала себя на мысли, что испытывает особую теплоту к этой незнакомке, которая могла быть следователем под прикрытием или просто плохим человеком.
– Как тебя зовут?
– Жаклин, – сказала женщина. – Что значит «О»?
– «О»?
– Документ о твоем переводе. Он присобачен к твоей груди. Там написано, что ты О. Дентон.
Лимпопо пожала плечами. Ей следовало предполагать, что ее никогда не поместят в пенитенциарную систему под именем Луизы Гил, тем более под именем Лимпопо. Ни беззубый бразильский консул, ни отдаленные и преследуемые ушельцы никогда не найдут ее под таким именем. Ее не смогут найти до тех пор, пока ее похитители не готовы будут выставить ее на всеобщее обозрение, если вообще этот день когда-нибудь настанет.
– «О»? Если честно, без понятия.
Она вспомнила слова Киплинга: «Сонная, зловонная, мутно-зеленая река Лимпопо».
– Что, амнезия?
– Не совсем.
– А ты девочка-загадка, да? Мешок на роже, нет имени.
– У меня есть имя. Я просто не знаю, под каким именем они пересылают меня.
– Судили-то тебя под каким именем?
– Не было суда. Просто похищение. Политическое. Я ушелец.
– Одна из тех? Понятно. Раньше я встречала много таких, как ты. Очень гостеприимные люди. Эй! В автобусе есть ушельцы?
В ответ раздались голоса. Улюлюканье и даже стоны. Лимпопо ухмылялась под своим мешком. Ей было интересно, что означало ОД.
5
Последующие дни лучшей нации
[I]
Самым причудливым в старении было отсутствие сна. Теперь Тэм часто бодрствовала в те часы, о которых она и не помышляла с подростковых времен. Странные часы, когда можно было заметить неожиданную дикую городскую жизнь: добывающие корм еноты, скрытные лисы, летучие мыши. У Сета, этого урода, не было такой проблемы. Спал как убитый. У лысой черепушки не хватало храбрости признать, что его тоже беспокоят появляющиеся залысины («Как назвать сто кроликов, которые бегут назад»? – говорил он, когда она поднимала эту тему). Она пришла в ужас, когда у нее начали выпадать волосы. Проконсультировалась с несколькими ушельскими докторами в разных частях света, нашла одного в Таиланде – специалиста по трансам, получила файл для печати таблеток, которые следовало принимать ежедневно. Они помогли.
Самым странным в бессоннице были дружба и общение с людьми, которые бодрствовали и общались в чатах, проживая в самых экзотических часовых поясах. Второй самой странной вещью, связанной со старением, была жизнь с Сетом. Ее всегда печалили пожилые пары – мрачные молчуны. Это длительное молчание казалось безвыходным существованием. Она пообещала себе, что никогда не закончит свой век так: десятилетия старения, медленное угасание в компании тихого, пускающего ветры человека, ожидание, кто же первым сойдет в могилу.
