Она открыла глаза. Больничная койка. Четырехточечные стяжки… Когда она увидела их, то поняла, что уже заметил ее спящий мозг, когда она ощущала их во сне и была готова увидеть наяву.
Больничная койка, но не в больничной палате. Частный дом. Этот запах. Дом ее отца. Она была дома.
На ее глаза потихоньку наворачивались слезы.
* * *
К ней пришла сестра и села у кровати. Корделия была на два года младше, волосы сестренки теперь были убраны по-другому, не так, как при их последней встрече во время университетских каникул. Прическа теперь казалась более изощренной, с четко выверенной растрепанностью, создававшей ощущение беззаботности. Во всем остальном она не изменилась. Корделия смотрела на свою старшую сестру сверху вниз с непроницаемым выражением лица. Поставила свою большую сумку на пол и села на угловатый деревянный стул, в котором Натали смутно признала один из стульев, которые раньше стояли в девичьей половине дома. Она видела подпалину на ручке с одной стороны и помнила ее происхождение гораздо лучше, чем саму мебель.
Две сестры рассматривали друг друга. Натали пошла в отца. У нее был этот странный широкий нос и двойная ямочка на щеке. Подростком она ненавидела и то, и другое, а после ценила как нечто, выделявшее ее на фоне других. Корделия походила на маму: блеклые воспоминания детства, круглое лицо, как у китайской куклы, большие зеленые глаза и россыпь темных, как у кукол Кьюпи
[50], веснушек. Однако в глазах виднелся дьявольский блеск, как у куклы из фильма ужасов, гонявшейся с ножом за испуганными детьми.
Натали сдалась. Она улыбнулась. Не было чести в том, чтобы притворяться, что ты холодна, а сердце твое сделано из льда.
– Рада снова тебя увидеть, Корделия.
Корделия улыбнулась в ответ, и Натали увидела отражение своей собственной улыбки. Все говорили, что они очень похожи, когда улыбаются.
– Хорошо выглядишь, сестренка.
– И ты тоже. В твоей гигантской сумке есть ножницы? – Она театрально подергала руками, показывая, что им не дают двигаться стяжки.
– Конечно, есть, и могу с радостью сообщить тебе, что мне было разрешено ими воспользоваться. – Голос ее сестры всегда становился назойливо-саркастическим, когда она нервничала.
– Это самые лучшие новости, что я слышала этим утром. А теперь мне как загнанной скаковой лошади нужно в туалет.
– Что ж, хорошо, – это были необычные ножницы в специальном шелестевшем чехле, а их черные лезвия имели совсем малый ход. Корделия держала их, как будто они были раскалены докрасна, резала стяжки с пантомимной осторожностью, чтобы не задеть кожу Натали. Однако пластик они перерезали вполне сносно.
Слева от Натали напротив окна с задернутыми шторами находилась приоткрытая дверь, и девушка заковыляла к ней, ощущая с тревожной, галлюцинаторной ясностью каждую половую доску под своими ногами. Ванная комната за дверью была совсем маленькой, с теми же фирменными зеркалом, унитазом и душем, которые были установлены в остальных помещениях. Полотенца были знакомыми, серовато-белые с ажурными краями. Она сходила в туалет, помыла руки, не смотря в зеркало. Потом набралась храбрости и все-таки взглянула.
Она была чистой. Ее волосы были причесаны и обрезаны, по пять сантиметров во все стороны. На такую же длину ее стригла в последний раз Сита, творившая с помощью ножниц совершенно удивительные вещи.
Ее глаза утопали в темных мешках. Кожа была тусклой, а выражение лица – как будто после сильного опьянения. Она скорчила рожу, проверила затылок, увидела синяк, который виднелся из-под больничного халата. Синяк шел вниз по ее плечу, и, как теперь она заметила, ее ребра и плечо пульсировали, а может, эта пульсация всегда была, просто она не обращала внимания.
Травма заставила ее вспомнить невысокую женщину со стальной хваткой и невидимого мужчину, прятавшегося в тени. Она вспомнила тела мертвых и раненых, Итакдалее, плачущего на плече Лимпопо, разбитую голову Гретил, дымящиеся обломки «Лучшей нации» и судьбу ее экипажа.
Она попыталась найти в ванной комнате хоть какое-нибудь оружие. Натали не могла себе представить, как ударит Корделию, но и не могла представить, как не ударит кого-либо, кто встанет на ее пути.
Не нашлось ничего опаснее мягкой бутылки щиплющего глаза шампуня с перечной мятой. Даже крышка унитаза была привинчена. Что ж, ладно.
Она вернулась в спальню. Корделия с улыбкой повернулась к ней, но эта улыбка тут же исчезла, когда та заметила выражение лица Натали, подошедшей к двери спальни. Она не была уверена, в какой коридор вела эта дверь, но где бы она ни оказалась, дальше было просто найти входную дверь, выбежать на улицу и…
Она повернула ручку и вышла в коридор.
Невысокая женщина, стоявшая в коридоре, перенеся вес на подъем стоп, несомненно, была той самой женщиной из леса. Улыбка, маленькие зубы. Натали узнала бы их при любых обстоятельствах, хотя без камуфляжных узоров лицо женщины стало легко забывающейся статистически средней маской ничем не запоминающегося славянского типа. Однако эти зубы!
Натали посмотрела ей в глаза. Та не смотрела на нее с превосходством сильного, обычный незначительный интерес. Натали шагнула в сторону, чтобы обойти женщину, но та снова оказалась на ее пути, двигаясь быстрее, чем любой человек, которого она когда бы то ни было встречала. Возможно, это ощущение было связано с наркотическим похмельем. Она шагнула в другую сторону, но женщина опять стояла на ее пути.
Посмотрев на нее, Натали сказала: «Извините» и снова попыталась пройти мимо. Женщина мигнула.
– Я сказала «извините». – Она положила руку женщине на плечо, чтобы вежливо отодвинуть в сторону. Никакого эффекта.
– Отойди отсюда на хрен! – Натали пожалела о своей грубости в тот же миг, как произносила эти слова, но что она могла в этой ситуации?
Из-за спины раздался голос Корделии:
– Натали, вернись, пожалуйста!
– Отойдите, пожалуйста, в сторону. – Ее глаза поймали совершенно безразличный взгляд невысокой женщины. – Ну пожалуйста!
Ее голос звучал так слабо. Она вспомнила, как обманула эту женщину и вырвалась из ее хватки. Сильная и быстрая, но отнюдь не неуязвимая. Пусть думает, что Натали слаба.
Она почувствовала руку Корделии на своем плече.
– Пойдем, Натали. Она не даст тебе пройти, а если бы ты даже и смогла, то тебе не выбраться из дома.
Натали все еще смотрела в глаза женщины, безразлично-отрешенные.
– Что, если я возьму тебя в заложники?
– Я отключу вас обоих, – женщина впервые заговорила. Голос ее был мягким, девичьим, вполне мог бы соответствовать личику Корделии (та провела всю свою молодость, настойчиво вырабатывая хриплый голос, и достигла в этом определенных успехов). У женщины был легкий акцент, который, как показалось Натали, мог быть квебекским или, как это ни странно, техасским.
