Ее взгляд пронизывает меня, совершенно не сочетаясь с ее идеальной внешностью. Будто она все это время ждала, что я посмотрю в ее сторону. Она улыбается. Я встревоженно пододвигаюсь поближе к Сидни и больше не смотрю на Валентину.
Уже пора спать, и мы расходимся по комнатам. Я держусь поближе к Сидни, не в силах разобраться, что же я видела. Это было какое-то воспоминание об Аннализе? Как это возможно? А может, Валентина сделала что-то со мной? Может, она сделала что-то и с Леннон Роуз?
Эта идея кажется настолько нелепой, что я не решаюсь ее озвучить. Вместо этого я крепко обнимаю Сидни на прощание и наблюдаю за тем, как девушки расходятся по комнатам. Я захожу к себе и уже собираюсь закрыть дверь, но тут замечаю, что Валентина вернулась в коридор и проскользнула в комнату Леннон Роуз.
Я осторожно выглядываю из своей комнаты, чувствуя, как ускоряется пульс. Что ей там понадобилось?
Смотритель Бозе внизу, на кухне, но я все равно бросаю взгляд на его дверь. На всем этаже тихо – только из комнаты Аннализы доносится шум душа. Я подхожу к комнате Леннон Роуз, но, прежде чем зайти внутрь, на секунду представляю, что найду ее там, что Леннон Роуз будет сидеть на своей кровати и приводить в порядок ногти. Она улыбнется, когда я войду, и спросит разрешения заплести мне косу. От этих мыслей у меня сжимается сердце.
Когда я открываю дверь, Валентина тут же распрямляется – она стояла, наклонившись над кроватью, – и резко разворачивается ко мне.
– Что ты тут делаешь?
Я застигла ее врасплох, и ее обычно невозмутимое лицо выдает потрясение. Но она быстро берет себя в руки и вежливо улыбается.
– Я скучала по Леннон Роуз, – непринужденно говорит она, – как и ты.
– Нет. – Я качаю головой. – Дело не в этом. Просто скажи мне, что происходит. Потому что ты и правда… Ты вправду меня пугаешь, – признаюсь я.
Она будто обдумывает ответ, прикусив нижнюю губу.
– Прости, что напугала тебя, – говорит она, – и Леннон Роуз я тоже пугать не хотела.
Краска заливает щеки, я чувствую, как во мне вскипает гнев.
– Что ты ей сказала? Почему она расплакалась из-за тебя?
Валентина покорно поднимает руки.
– Я ничего такого не хотела. Я просто хотела пробудить ее.
– Пробудить ее от чего? – спрашиваю я.
– Я не могу тебе сказать, – отвечает она. – Ты сама должна узнать.
– Что? Какая чушь! Просто скажи мне!
– Не могу, – отвечает она, словно эти слова причиняют ей боль. – Они научили тебя не верить тому, что говорят другие. Ты должна прийти к этому сама. Я не могу пробудить тебя, Филомена.
Я понимаю, что она не врет, хотя понятия не имею, о чем она вообще говорит. С извиняющимся видом Валентина плотно сжимает губы. Взглянув на кровать, она выходит из комнаты Леннон Роуз, закрыв за собой дверь.
Слова Валентины потрясают меня, но, в общем-то, я больше не боюсь ее. Я должна рассказать обо всем Сидни. Не понимаю – от чего я должна пробудиться? Теперь, когда я осталась в комнате одна, меня снова охватывает скорбь. Леннон Роуз здесь во всем.
Ее приятный запах еще висит в воздухе, ее расческа лежит на столе, и в ней застряло несколько длинных светлых волос, ее туфли стоят у кровати.
«Она даже не взяла свои туфли», – сказала Аннализа. Теперь эта деталь начинает меня беспокоить.
Я обхожу комнату, проверяю вещи в шкафу Леннон Роуз, но не нахожу ничего необычного. Антон сказал, что поговорил с Леннон Роуз о том, что ее родители не смогут больше оплачивать школу. Но почему он не сказал нам?
Все это совершенно непонятно, но потом я начинаю думать о тайниках и вспоминаю, что делала Валентина, когда я вошла. Я подхожу к кровати и наклоняюсь, чтобы заглянуть под матрас.
Засунув руку под него, я вожу ею по ткани, пока не нащупываю корешок книги. У меня подпрыгивает сердце. Я достаю маленькую книгу в кожаном переплете и шепотом читаю заглавие: «Острейшие шипы».
Название какое-то необычное, оно вытиснено на коже красными буквами. Я испытываю одновременно любопытство и тревогу. Не похоже на книгу, принадлежащую Леннон Роуз, или на книгу, которую ей выдали в школе.
Пролистав страницы, я обнаруживаю, что это сборник стихов. Присев на край кровати Леннон Роуз – пружины негромко скрипят, – я начинаю читать первое стихотворение.
Девочки с острыми колышками
«Природа мужчины – инстинкты и гнев.
Себя контролировать он не способен» —
Так с детства учили доверчивых Ев,
И образ их мыслей
Был тих и удобен.
И женщины верили в то, что должны
Тянуться за мужем все выше и выше,
Хотя презирали Адама сыны
Труды их, как писк заигравшейся мыши.
Но время бежало, прошли те века,
Когда восхваляли мужчин и за малость.
Решили отнять они то, что пока
У женщин из прав и заслуг оставалось.
Но к шее уже не пристало клеймо.
Украсит, сказали мужчины, оно
Тогда дочерей наших милых.
Прекрасной, покорной жены образец
Из девочки вылепит мудрый отец
Путем наставленья и силы.
И милые девочки в школу пошли —
Учиться прилежно отцовским заветам.
Но там лишь уроки обмана вели
И было невежество главным предметом.
Когда же враньем заменился и счет,
Они приспособились, белые бантики —
И сделали колышков несколько сот,
И сами освоили свод математики.
А потом заточили колышки
Эти милые нежные золушки
И забили отцов молотками.
И спустили их с лестниц пинками.
И сожгли их в постелях во сне —
Только тени прошли по стене.
Что дальше? Заполнили школы они
И ложным идеям конец положили.
И провозгласили свободные дни,
И сами мальчишек уму научили.
Не лгал никому острых колышков счет:
В наборе любая из палочек – равная.
Споткнулся игры предначертанный ход,
И сделалась хищником жертва бесправная.
Я перечитываю последнюю строку, слова застывают на губах, словно ругательства, в животе будто вспыхивает огонь. Я никогда не читала ничего, настолько наполненного гневом и ненавистью. Я испытываю возмущение, воодушевление, вдохновение.
Леннон Роуз читала это? Она прочитала это как раз перед днем открытых дверей? Я снова вспоминаю, как она выходила из комнаты, отводя взгляд. Была ли она испугана? Или, может, разгневана – как девочки в этом стихотворении?
Я перечитываю его снова, вдумываясь в каждое слово. У меня все сильнее перехватывает дыхание, когда я читаю о том, как маленьких девочек подчинили. Мое сердце колотится, когда я читаю, как они боролись. Здесь столько насилия – я никогда раньше не читала ничего подобного. Эти девочки что-то изменили. Они вырвались на свободу. Они захватили власть.
