Тяжесть тянет нас к земле, и мы все опускаем головы. Я вспоминаю о том, как унизили Ребекку, и о том, как она пыталась сопротивляться единственным способом, который знала, разрушая то, чего они желали, – свою красоту.
– И это еще не все, – продолжаю я, чуть помолчав. – Вам больше не следует принимать витамины перед сном.
Бринн выглядит растерянной.
– Почему нет? – спрашивает она. – Я же стану неуравновешенной.
Я объясняю, что с вечера пятницы не принимала ни одного. А потом, когда я рассказываю им о серебристой пыли, которая была внутри капсулы, Бринн в ужасе вцепляется в ногу Марчеллы.
– Не знаю точно, как они на нас действуют, – отвечаю я, – но с тех пор, как я перестала их принимать, я вижу больше, понимаю больше. Эти таблетки контролируют нас. Как именно? Не знаю точно. Но нам нужно разобраться, чего на самом деле хочет от нас школа.
Я замечаю, что девушки не вполне понимают мои слова, хотя стихотворение явно произвело на них впечатление.
– Просто… просто не принимайте витамины сегодня. Сделайте вид, что приняли, – прошу я, – и посмотрим, как вы будете чувствовать себя завтра. Договорились?
– Ладно, – говорит Аннализа, явно погрузившись в раздумья. – Верно. Я все равно их терпеть не могу.
Я пересказываю им, что Джексон рассказал мне о школе – что в городе считают, будто она таинственная и немного жуткая. Они внимательно слушают, а Сидни то и дело бросает взгляд на решетки на окне.
Я все еще помню обрывки своих сновидений и пересказываю и их тоже. Но мы решаем, что все это приснилось мне из-за резкого отказа от лекарств. Я пересказываю видение (воспоминание?) об Аннализе со светлыми волосами, и она рассматривает свою рыжую прядь, будто ее цвет внезапно мог измениться.
Но тут Бринн внезапно разражается слезами.
– Так что же случилось с Леннон Роуз? Что… где она?
– Я не знаю, – уныло отвечаю я, – но Джексон собирается узнать ее номер телефона. Тогда мы сможем позвонить ей и узнать, как у нее дела. Вот только… – Я пожимаю плечами. – Я пыталась позвонить ему, и у меня ничего не вышло. Должно быть, он неправильно написал свой номер.
– Что нам теперь делать? – спрашивает Аннализа.
– Мы должны позвонить родителям, – внезапно предлагает Сидни.
Аннализа набирает воздух, собираясь возразить, но передумывает. О звонке родителям страшно и думать. А что, если они нам не поверят? А если поверят? А если они вообще ничего не станут делать?
– Джемма возьмет трубку, – продолжает Сидни, – и я попрошу ее позвать к телефону маму. Затем я расскажу ей все. Она будет здесь уже к вечеру. – Сидни улыбается, в ее глазах – надежда. – Держу пари, она поможет нам найти Леннон Роуз.
Мы переглядываемся, обдумывая это предложение.
– Нам нужно быть осторожными, – предупреждает Марчелла. – Мы не должны проявлять неуважение.
Я соглашаюсь, но в тот же момент осознаю, что академия по-прежнему сидит в моей голове. Заставляет меня поверить, что родители будут разочарованы, даже если происходящее здесь – не моя вина. Я даже не знаю в точности, что именно здесь происходит.
Мы все сомневаемся, мы боимся идти против советов психоаналитика. Мы должны были забыть о Леннон Роуз. Сидни нервно перебирает пальцами.
– Я могу позвонить первой, – говорю я, собирая всю свою смелость. – Проверю, как отреагируют родители, прежде чем рассказывать им все. Тогда, если что-то пойдет не так, я оправдаюсь тем, что сильно по ним скучала. К тому же… Теперь, когда я не принимаю витамины, правила Антона уже не так сильно действуют на меня. Я смогу распознать, не врут ли мои родители.
Понятия не имею, правда ли это, но не хочу, чтобы другие девушки рисковали. Не хочу, чтобы кто-то из них из-за моего плана попал на терапию контроля побуждений. Некоторое время мы спорим, но в конце концов решаем, что попытаться должна только одна из нас. Просто на случай, если… Не знаю, на случай чего. Пожалуй, мы не хотим представлять себе, что будет, если нам не поверят.
Девушки ждут в комнате, а я возвращаюсь в коридор. Сердце едва не выпрыгивает из горла, когда я поднимаю трубку и набираю номер родителей. Я же не должна так сильно бояться разговора с ними, верно? Я со вздохом прикрываю глаза, и тут линия соединяется.
– Алло? – отвечает Ева, и голос будит во мне одновременно радость и разочарование.
Ее материнский тон – мягкий, словно объятия, но она в конечном итоге не в силах мне помочь.
– Это Филомена, – говорю я, и она принимается заваливать меня вопросами.
– Как я рада тебя слышать. Как у тебя дела, дорогая? Как твои уроки? Выпуск уже скоро?
– Хорошо, и да, – говорю я, пытаясь скрыть нетерпение, – Ева, пожалуйста, могу я поговорить с мамой?
– Она только что ушла, – с сожалением отвечает она. – Что передать?
Я закрываю глаза.
– Нет, Ева. Мне обязательно нужно с ней поговорить. Это важно.
– О? – отвечает она с явным беспокойством. – Что ж, если случилось что-то срочное, думаю, нужно сейчас же связаться с мистером Петровым.
– Нет! – резко отвечаю я.
– Филомена, – с упреком произносит Ева. – Что у тебя там происходит?
– Мне просто нужно поговорить с родителями, – говорю я как можно спокойнее. – У меня нет проблем в школе. Мне просто нужно с ними поговорить.
– Что ж, мне очень жаль, – отвечает она, и теперь ее голос звучит холодно. – Родителей сейчас нет, так что они не могут тебе ответить. Я все передам.
Внезапно все у меня внутри сжимается от жуткой мысли, холод пробирает кожу. То, как она это сказала, ее тон. Я уверена, что это тот же голос, который сказал мне, что номер Джексона не обслуживается, только без акцента. Это тот же самый голос.
– Ева, я хочу поговорить с родителями, – просто повторяю я. – Позови их к телефону.
Некоторое время она молчит. Слишком долго.
– Прости, Филомена, – отвечает она. – Я не могу этого сделать. Они заняты. Думаю, они свяжутся с тобой после терапии контроля побуждений.
Я моргаю, словно мне только что отвесили пощечину.
– Меня не направляли на терапию контроля побуждений, – говорю я, понизив голос.
– Ах да. Мне показалось, будто тебе как раз нужен сеанс. Твои побуждения кажутся ненормальными.
Это явная угроза. Внезапно я решаю прислушаться к фоновым звукам. Каждый раз, когда я говорю с Евой, в трубке слышен лишь ее голос. Разве в доме не должен быть включен телевизор или радио? Шорох бумаг на столе? Газонокосилка или проезжающие машины снаружи? Но голос Евы звучит кристально чисто, словно она сидит в пустой комнате, всегда готовая ответить на звонок. На любой звонок – даже на номер Джексона.
Я так часто просила Еву передать что-то родителям, но сами они ни разу за все время мне не звонили. Теперь я уверена, что они даже не получали моих сообщений. Так кому же передавала их Ева? Мне приходит в голову, что она, быть может, вообще не в доме моих родителей.
