В помещении внезапно темнеет, и я испуганно ахаю, не сразу сообразив, что так и задумано. Экран увеличивается, звук становится громче, и чей-то голос сообщает нам, что сейчас мы увидим трейлеры фильмов, которые скоро выйдут.
Мы смотрим их без особого интереса, хотя в трейлерах появляются вооруженные мужчины, мужчины в быстрых машинах и мужчины, которые прыгают с небоскреба на небоскреб. В вестибюле мы видели постеры фильмов, которые были куда интереснее.
Я чувствую нарастающее нетерпение и тут внезапно замечаю движение на краю ряда. Незаметно взглянув в ту сторону, я замечаю, что кто-то садится рядом со мной, и, увидев, что это Джексон, я энергично откусываю очередной кусок лакрицы.
Джексон запыхался, он смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Наверное, от беспокойства. Мы не виделись целую неделю.
Скользнув взглядом по нему, я смотрю куда-то в темный зал. А затем, нахмурившись, спрашиваю:
– Когда ты собирался рассказать мне о своей матери?
Он проводит рукой по волосам и шепотом произносит:
– Черт.
– Джексон, – шепчет Сидни, наклоняясь вперед, чтобы посмотреть на него. Она быстро убеждается, что смотритель не заметил, что Джексон сел рядом с нами. – Должна отметить, я была уверена, что ты придешь.
Я с упреком смотрю на нее, она прижимает палец к губам и возвращается к просмотру фильма.
– Нам нужно поговорить, – шепчет он мне, и в его голосе слышится отчаяние.
– О, вот как? – спрашиваю я.
Похоже, ему не нравится моя холодность, но мне все равно, что он подумает о моем поведении. Впервые я могу вести себя так, как хочу. Выражать себя, следовать своим мыслям и чувствам. И прямо сейчас я рассержена.
Сидни снова бросает взгляд на смотрителя.
– Если Бозе будет искать тебя, – говорит она, – я скажу ему, что ты вышла в туалет. Главное, не задерживайся.
Я встаю, жестом показывая Джексону следовать за мной, и, пригнувшись, пробираюсь по проходу следом за ним. В дверях я оглядываюсь, проверяя, не заметил ли меня смотритель. Убедившись, что он меня не видит, я выбираюсь в коридор.
Снаружи свет намного ярче, и мои глаза не сразу к этому приспосабливаются. Джексон выходит из зала и тут же подходит ко мне, оказавшись ближе, чем я ожидала. Я отступаю от него на шаг. Это явно огорчает его, и его взгляд тускнеет.
– Прости, – произносит он, поднимая руки. – Но…
– Здесь говорить нельзя, – перебиваю я и иду к выходу, убедившись, что никто не обращает на нас внимания. Я даже захожу за билетную кассу, чтобы мальчик, который продает билеты, не заметил нас.
Когда мы заворачиваем за угол, я встаю, скрестив руки на груди, и пристально смотрю на Джексона. Хотя я огорчена, что-то все-таки смягчается в моей душе, когда я вижу его карие глаза, а потом я быстро отвожу взгляд.
– Я могу все объяснить, – отвечает он. – Просто скажи мне, что ты узнала, и я все объясню.
Я усмехаюсь:
– Нет уж. У тебя не получится врать мне, а потом требовать информации. Расскажи мне сначала, как твоя мать была связана с академией. И твой отец. В школе мы нашли среди документов фотографию твоей семьи. Почему?
На лице Джексона отражается вспышка гнева. Он стоит рядом со мной, стиснув зубы.
– В прошлый раз ты упомянула одну фамилию, – говорит Джексон. – Мистер Петров. Дома я его как следует изучил, – продолжает он. – Его и всех его дружков. Когда-то они были лоббистами, занимались политикой. Они пытались провести закон, чтобы ограничить права женщин. Помнишь такое?
Сама мысль об этом потрясает меня, но я качаю головой. Я ничего такого не помню.
– Ладно, – продолжает Джексон, прислонившись к кирпичной стене. – Ну и вот, когда это им не удалось, когда женщины заявили: «Никогда, идите к черту», этот самый Петров купил предприятие, где работала моя мама, – «Инновационные металлоизделия».
– Сначала мама была не против перемен, но потом она начала задерживаться на работе допоздна, все дольше. Папа был безработным некоторое время. Он сильно интересовался движением за права мужчин – абсолютно тупая хрень. Мы с ним постоянно спорили из-за этого. Не знаю, как мама с этим мирилась. Она только говорила, что он не всегда таким был.
Я слушаю Джексона, прислонившись плечом к стене. Раньше я никогда не слышала о правах женщин, но готова поклясться, что тот сборник стихов отлично согласуется с тем, что говорит Джексон.
– Последней каплей для нее стало то, что отец вложил средства в компанию, которую создал Петров. Мама говорила, что рассказала ему, чем они занимаются. Как же он мог? – Джексон пожимает плечами, словно его удивляет, как отец принял такое ужасное решение. – А потом однажды, поздно вечером, мама пришла домой. Я был дома, и она поцеловала меня в лоб, как обычно. Она прижимала к уху телефон и разговаривала с кем-то. Я расслышал, что она упомянула имя Петрова, а потом спорила, утверждая, что они могли бы найти другого аналитика, потому что она сама не хочет в этом участвовать. Выходя из комнаты, она плакала.
– Я просто… сидел там, смотрел телик, как последний козел, – укоряет он себя. – Она сказала мне, что сейчас вернется, забрала ключи от машины и ушла, не переставая говорить по телефону. А потом… – Нервно сглотнув, он быстро моргает, словно вот-вот заплачет.
– Потом… полиция приехала через пару часов. Папа был в баре, я полагаю. Они сообщили мне, что мама умерла. Самоубийство на рабочем месте. Самоубийство…
Я пристально смотрю на него.
– Ты не веришь, что она убила себя? – говорю я.
– Уверен, что она этого не делала, – не задумываясь отвечает он и поворачивается, чтобы посмотреть на меня. – Мена, в этом я и пытаюсь разобраться. Но я не мог подобраться к школе близко, а вас они постоянно держат взаперти. Потом я увидел автобус, встретился с тобой на заправке. Мне надо было тебе сразу сказать, но я боялся, что ты расскажешь Петрову или кому-то еще из этих жутких типов. Я не хочу, чтобы они уничтожили улики. Мне нужно было сразу тебе сказать, – повторяет он. – Прости. Я чертовски виноват.
– Ты манипулировал мной, – отвечаю я. – А меня уже тошнит от того, как все пытаются мной манипулировать.
Несмотря на то что его история звучит ужасно, мне по-прежнему больно оттого, что он использовал меня. С точки зрения логики у меня нет никаких оснований его прощать, к тому же это аморально – использовать прощение как оружие.
– Но я возвращался снова и снова – из-за тебя, – говорит он, и его голос смягчается. – Дело было уже не только в поиске информации. А когда ты не появилась в прошлый раз, я… испугался. И я скучал по тебе. И испугался за тебя, – повторяет он.
Мне хотелось бы усомниться в его словах, но я смотрю на него и вижу, что он и правда выглядит не очень. Волосы в беспорядке, подбородок небрит. Выражение лица ошалелое.
