Это предложение ошарашивает и пугает меня, но я благодарю его за потраченное время. Я не хочу оставаться в кабинете Антона ни секундой больше, чем необходимо. Встав, я протягиваю руку за книгой, но Антон быстро отодвигает ее в сторону.
– Я оставлю ее себе, – резко произносит он. – Леннон Роуз она больше не понадобится.
– Простите, – отвечаю я, злясь на себя за то, что вообще попыталась забрать ее.
Я мыслила недостаточно ясно. Взмахом руки он велит мне уходить.
Я выхожу из его кабинета, вздрогнув на пороге, словно пытаясь стряхнуть с себя тени, которые пытаются преследовать меня. И хотя я гоню эту мысль прочь… Антон практически подтвердил одно: Леннон Роуз и правда больше нет.
Когда я возвращаюсь в свою комнату, у входа меня поджидают несколько девушек. Прежде чем я успеваю рассказать им, что происходит, по коридору, как гром, разносится голос смотрителя Бозе.
– Всем разойтись по комнатам, пока я за вами не приду! – кричит он.
Я вздрагиваю, услышав гнев в его голосе, и обеспокоенно переглядываюсь с Сидни.
Мы не хотим проявлять непослушание, поэтому делаем, как он говорит. Смотритель появляется только позже, уже вечером. Нас даже оставили без ужина.
Я едва не схожу с ума от ожидания, глядя в окно на лес, погружающийся в темноту. Отчаянно мечтая сбежать. Надо было уйти вместе с Джексоном, когда мы были в кинотеатре.
Смотритель Бозе, не произнося ни слова, ведет нас по лестнице в танцевальный зал. Но нам не разрешается не то что разговаривать, а даже подходить друг к другу. Всех нас рассаживают за отдельные парты. Я надеюсь, что нас разделили ненадолго. Одна только мысль о том, чтобы оказаться отдельно от остальных, приводит в ужас.
Мы наблюдаем за тем, как смотритель Бозе встает перед нами. Чувствую, как у меня дергается нога. Открывается дверь, и входит мистер Петров, его костюм немного измят. Он всегда очень внимательно относится к своему внешнему виду, но сейчас он явно нервничает. Он злится и расстроен. И в таком виде он больше всего похож на себя.
Мистер Петров медленно обводит всех взглядом, пока не останавливается на мне. Он достает книгу из кармана пиджака и поднимает ее вверх. Не знаю, что ему известно, но это моя вина. Я подвергла риску нас всех – и я не могу допустить, чтобы других в чем-то обвинили.
– Это была моя вина, – говорю я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно милее. – Только моя. Мне было любопытно. – Я качаю головой. – Я проявила слабость. Мне следовало отдать ее вам, как только я ее нашла.
– Ты чувствуешь себя смелой, Филомена? – произносит он, и его голос словно рассекает мои бессмысленные оправдания.
– Простите? – переспрашиваю я, слегка поежившись.
– То, что написано в этой книге, придает тебе смелости? Заставляет тебя думать… что ты заслуживаешь большего? Заслуживаешь равенства? Провоцирует тебя возражать?
Я качаю головой, но чувствую, как ускоряется пульс. Откуда они знают, как эти стихи подействовали на нас?
– Нет, мистер Петров, – отвечаю я. – Это просто слова. Я даже не поняла их. А другие девушки даже и читать не стали!
Он хмыкает, быстро оглядывая остальных.
– Слова становятся причиной бунта, – говорит он. – Лучше я подавлю ваш бунт прямо сейчас, пока вы не причинили вреда другим, прежде чем вы попытаетесь распространить среди них вашу ложь.
Я напугана. Я понятия не имею, что он собирается со мной сделать, и поворачиваюсь к Сидни. В ее глазах блестят слезы.
– Кто дал тебе эту книгу? – спрашивает он.
– Я нашла ее в комнате Леннон Роуз, – отвечаю я. – Клянусь. Я бы не стала вам врать.
– Кто дал тебе эту книгу? – спрашивает он еще раз, громче.
Бринн вздрагивает от звука его голоса, и он смотрит на нее. Мистер Петров кивает смотрителю Бозе.
Тяжелым шагом смотритель подходит к Бринн и хватает ее за шиворот, силой заставляя подняться на ноги. Некоторые девушки ахают, Марчелла умоляет его прекратить.
– Кто дал тебе эту книгу? – снова спрашивает меня мистер Петров, явно угрожая Бринн.
Я не знаю, что сказать. Я даже не знаю, что соврать, чтобы защитить других девушек. И тут внезапно Валентина встает с места.
– Это я, – просто говорит она. – Я дала эту книгу Леннон Роуз. А Мена, должно быть, нашла ее у нее в комнате.
– Ах, вот это другое дело, – произносит мистер Петров. Он машет рукой смотрителю, указывая на нее. – Я думаю, доктор Грогер захочет кое-что обсудить с Валентиной Райт.
Смотритель толкает Бринн на стул – она падает на него, шокированная тем, как с ней обошлись. Затем он подходит к столу Валентины. Она улыбается ему, словно ничего не произошло.
– Пора, дорогая, – говорит смотритель Бозе. – Пора нанести визит в лабораторию.
Я быстро оглядываюсь на Марчеллу, и она кивком подтверждает, что речь про запертую комнату внизу.
Валентина кивает, встает из-за парты и выходит следом за смотрителем. На мгновение наши взгляды встречаются, и я вижу в ее глазах панику. Она сказала мне, что в следующий раз, когда ей, по их мнению, понадобится терапия контроля побуждений, ее могут убить.
– Валентина, – окликаю ее я.
У меня перехватывает дыхание от ужаса. Она отводит взгляд, потому что мне нечего ей сказать. Мне нечем ей помочь. Я только подвергну опасности нас всех, как уже случилось из-за книги.
Валентина начинает дрожать. Ее взгляд становится пустым, выражение лица – отстраненным, и она покорно выходит из зала следом за смотрителем.
Они и правда собираются убить Валентину? Это невозможно. Они не могут так поступить – сама мысль о том, что одной из нас не станет, невыносима. Но я не знаю, что делать. Что мы вообще можем сделать?
– В школе устанавливается режим изоляции, – объявляет мистер Петров. Никаких телефонных звонков, никаких встреч с родителями. Территория школы закрыта, дни открытых дверей отменены. Ограждение укрепят, а двери будут заперты всю ночь. Вы заплатите за вашу дерзость.
Напряжение в его голосе выдает гнев, и он умолкает. Он выдыхает, а потом продолжает:
– Смотритель Бозе будет тщательно следить за вами. Скоро начнутся обязательные сеансы терапии контроля побуждений – мы не знаем, как глубоко распространились эти зловредные идеи. Не стройте ложных надежд – ваши родители не заберут вас отсюда, пока вы не будете этого достойны. Никому не нужна девушка себе на уме. Вы все станете покорными!
Слова будто поглощают весь воздух, который был в зале, и по коже пробегает мороз. Мы сидим тихо и неподвижно, в страхе, что все станет еще хуже. Всегда может стать еще хуже. Теперь я понимаю.
Мистер Петров смотрит на свои часы.
– Утром, как обычно, вы отправитесь на уроки. И если у вас появятся еще какие-то идеи, вас изолируют, а в изоляции очень одиноко, – угрожающе продолжает он. – Мы не можем допустить, чтобы вы распространяли недовольство. – И с этими словами директор выходит из зала.
