Когда профессор встает, Аннализа торопливо вытирает слезы. Он подает ей руку, как джентльмен, и ей ничего не остается – она принимает ее и благодарит его за благородную помощь. Профессор Пенчан улыбается, наблюдая за тем, как она, хромая, идет к своей парте.
Я ненавижу его. Я ненавижу профессора с такой яростью, которую раньше считала невозможной. И я понимаю, что у нас есть все основания для ярости.
Смотритель Бозе вводит новые правила. Нам больше не разрешается закрывать двери. Нам нельзя заходить друг к другу в комнаты, нам нельзя спать с закрытой дверью, нам нельзя выходить на улицу.
Изоляция продолжается день за днем, и она начинает сказываться на нашем рассудке. Она мучительна. Я постоянно чувствую себя больной и уставшей. Я хочу поговорить с подругами хотя бы чуть-чуть. Убедиться, что они в порядке.
Ночью приносят витамины – одна таблетка розовая, одна зеленая, одна желтая. Смотритель Бозе ждет, пока мы их примем. Иногда мне приходится вызывать рвоту после того, как он задерживается в комнате слишком долго.
Я провожу вечера, глядя в окно, в одиночестве, заточенная в своей комнате. Не знаю, приходил ли Джексон к школе. Если он беспокоится, я жалею, что оттолкнула его, даже если я злилась из-за того, что он мне соврал. В конце концов, он мог нам помочь. Мне не следовало отпускать его, нужно было сбежать.
Разумеется, каждый раз, когда я думаю об этом, я начинаю плакать. Так что я пытаюсь вообще выкинуть это из головы.
А потом я начинаю подозревать, что Джексон действительно испугался за меня. Например, однажды днем я замечаю, как из наших ворот выезжает полицейский автомобиль, так и не проверив, как мы себя чувствуем здесь, в академии. Учителя даже не упоминают об этом. Я не видела ни Антона, ни доктора Грогера с тех пор, как мистер Петров отчитал нас за сборник стихов. Впрочем, они тоже вряд ли бы стали что-то мне рассказывать. Наверное, полицию вызвал Джексон, но все впустую.
Он был прав: эти люди слишком могущественны. Никто не придет нас спасать. Нам нести этот груз в одиночестве. И никто ни разу не видел Валентину.
Каждый раз, когда мне представляется возможность, я прохожу мимо ее комнаты и заглядываю внутрь. Там все так, как она оставила: на столе открыта книга о растениях, разбросана косметика, на кровати лежит куча белья, подготовленного для стирки. Чувство вины за то, что я не смогла ничего сделать, опустошительно. Но я снова и снова прохожу мимо, каждый раз надеясь, что обнаружу в комнате ее. Этого не случается.
Воскресный вечер. В академии тихо. Мы больше не смотрим кино. Я в одиночестве навожу порядок на кухне после ужина. Мне запрещено работать вместе с остальными девушками. Я заканчиваю мыть последние тарелки, а потом, случайно открыв не тот ящик, снова вижу в нем ключи. Смотрю на них.
– Ищешь способ выбраться? – спрашивает чей-то голос.
Испуганно оглянувшись, я вижу, как в комнату входит Леандра. Я вспоминаю, что не видела жену мистера Петрова с тех пор, как мы вернулись с экскурсии.
Она поворачивается, не давая мне всмотреться в свое лицо, подходит к плите и берет чайник. На ней облегающее черное платье, длинные волосы распущены. Покачивая чайник в руке, она вздыхает.
Леандра проходит мимо меня к раковине, чтобы наполнить чайник. Журчание воды громко звучит в тихой комнате. Поставив его на плиту, она зажигает горелку.
Развернувшись, она прислоняется к шкафам, и я наконец могу рассмотреть ее лицо.
У нее синяк под левым глазом, а белок стал кроваво-красным. Она позволяет мне все как следует рассмотреть. Она хочет, чтобы я все увидела.
– Вы в порядке? – спрашиваю я, не зная, что еще сказать.
Она улыбается.
– У нас с Антоном был очень интенсивный сеанс терапии. Теперь я чувствую себя на сто процентов. Он мной очень гордится.
Мое сердце сжимается, я перевожу взгляд с нее на дверь, а потом подхожу ближе.
– Вы… вы проходите терапию контроля побуждений? – шепотом спрашиваю я.
Она кивает. Я показываю на свой глаз, чтобы спросить:
– А откуда у вас синяк? У меня никогда…
– Мой муж был против того, чтобы использовать заплатку. Он решил, что я предпочту, чтобы повреждения остались. Знаешь, как напоминание.
– Напоминание? – переспрашиваю я.
– О том, что случается с девушками, которые плохо себя ведут. Похоже, сборник стихов вызвал тот еще переполох, – говорит Леандра. – Мужчины боятся, что недовольство будет усиливаться. Они хотят искоренить его, и они начали с меня. Валентине следовало быть осторожнее, – добавляет она. – В конце концов, это была тайна.
Я открываю рот от удивления, и мне не сразу удается найти слова.
– Это вы дали ей книгу?
– Это была моя книга, – отвечает Леандра. Ее лицо не выдает никаких эмоций. – Подарок, который вручили мне, когда я еще была другой. Еще когда я была одной из вас. Эта книга пробудила меня. Мне интересно, пробудила ли она тебя, Мена?
Похоже, Леандра действительно дала книгу Валентине, но она не признается в этом прямо. Я не настаиваю.
Не знаю, она специально говорит уклончиво или просто не помнит после терапии контроля побуждений. Это ошеломительно – представлять, что Леандра Петрова когда-то была ученицей академии. Но еще сильнее потрясает, что это ей принадлежали стихи о восстании, о мести. Что за друг дал ей книгу, а потом оставил ее здесь? Это кажется жестоким. К тому же Леандра понимает, что академия делает с нами, и все же… она осталась. Она – часть этой системы.
– Тогда что вы здесь делаете? – недоверчиво спрашиваю я. – Почему вы оставались здесь все это время?
Она умолкает, задумавшись над моим вопросом. Леандра подходит ближе ко мне и проводит по моей щеке своими идеально наманикюренными ногтями.
– Я нахожусь там, где должна быть, Филомена, – шепчет она. – А когда во мне накапливается недовольство, Антон удаляет его. Снова и снова. Так часто, как это необходимо.
Я смотрю на ее залитый кровью глаз, чувствую касание ее острого ногтя и убеждаюсь, что Леандра здесь не для того, чтобы мне помочь. Несмотря на то что мужчины жестоко обращаются с ней, она остается. Потому что, если она признает, что их действия неправильны, ей придется признать и то, что она – соучастница, она тоже причиняла нам вред.
Чайник начинает свистеть, и Леандра снимает его с плиты.
– На самом деле, – говорит она, наливая горячую воду в чашку, – Антон записывает меня на терапию раз в неделю, просто для надежности. – Она достает чайный пакетик из деревянного ящичка, стоящего рядом с плитой. – Об этом попросил мой муж. Хотя на самом деле это не просьба, ты же понимаешь.
Поставив чайник на стол, она поворачивается ко мне.
– Мена, тебе нравится печенье? – с интересом спрашивает она. Ее вопрос застает меня врасплох.
