Его желанию уступили.
На рассвете 2 апреля со стороны Бишелье заговорили пушки.
Этторе и его солдаты задолго до рассвета обошли стены города и, не обнаружив в них ни одного незащищенного места, собрались с другой стороны Трани у берега моря.
Там граф ди Руво остановился, дал приказ своему войску спрятаться, а сам, раздевшись, бросился в море, чтобы произвести разведку.
Главным наступлением, как мы уже сказали, руководил лично генерал Бруссье. Он продвинулся вперед с несколькими ротами гренадер, поддерживаемыми 64-й полубригадой, неся с собой фашины, чтобы заполнить рвы, и лестницы, чтобы взбираться на стены.
Осажденные разгадали план генерала и собрались всей массой на той стороне стены, откуда им угрожал Бруссье; как только он оказался на расстоянии ружейного выстрела, они встретили его ураганным огнем, который смешал ряды гренадеров и сразил их капитана.
Гренадеры, ошеломленные этим яростным отпором и смертью своего командира, на минуту заколебались.
Бруссье приказал продолжать наступление и, обнажив саблю, бросился вперед.
Но вдруг со стороны моря раздалась частая канонада, вселившая величайшую тревогу в сердца защитников города.
Один из них, надвое перебитый ядром, упал в ров с крепостной стены. Откуда взялись эти ядра, которые поражали осажденных в их собственной крепости?
Это Карафа сдержал свое слово.
Он успел, как мы уже сказали, добраться до берега, разделся и бросился в море, собираясь произвести разведку.
Недалеко от стены, среди скал, он обнаружил малый форт, которому ничто не угрожало со стороны неприятеля, поскольку он возвышался над морем; форт показался ему плохо охраняемым.
Карафа вернулся к своим товарищам и попросил себе двадцать добровольцев, хороших пловцов.
Их вызвалось сорок.
Этторе приказал им раздеться до нижнего белья, привязать к голове патронные сумки, взять в зубы сабли и, держа ружье в левой руке и гребя правой, по возможности незаметно подплыть к малому форту.
Совсем нагой, он плыл рядом с товарищами, указывая им путь, подбадривая и поддерживая их, когда тот или другой уставал.
Так они достигли подножия стены, обнаружили в ней старую расщелину, вошли в нее и, цепляясь за выступы камней, поднялись до верха бастиона, не замеченные часовыми, которые были заколоты, прежде чем успели испустить хотя бы один крик.
Этторе и его люди ворвались внутрь бастиона, перебили всех, кого там нашли, немедленно повернули пушки в сторону города и открыли огонь.
40
Ядром одной из этих пушек разорвало пополам и сбросило с высоты городских стен бурбонского солдата, чья смерть и дала Бруссье основание подумать, что в городе произошло нечто необычайное.
Видя, что наступление идет с той стороны, где они расположили силы обороны, видя смерть как раз там, откуда они ожидали спасения, роялисты с громкими криками устремились туда, откуда шли новые атакующие, к которым присоединились их товарищи, оставшиеся на берегу. В свою очередь гренадеры, чувствуя, что оборона ослабела, возобновили наступление: достигнув стен, они установили лестницы и бросились на штурм. После пятнадцатиминутного сражения французы-победители оказались на крепостных стенах, а Этторе Карафа, обнаженный, как Ромул Давида, предводительствуя отрядом своих полунагих товарищей, с которых стекали потоки воды, бросился на штурм одной из улиц Трани, потому что овладеть крепостными стенами и бастионами еще не значило овладеть городом.
Действительно, в домах были пробиты бойницы.
Граф ди Руво на этот раз опять продемонстрировал новый способ нападения. Дома брали приступом, так же как крепостные стены. Вспарывали плоские крыши и через них проникали внутрь дома. Сражались сначала в воздухе, как призраки, которых Вергилий видел возвещавшими смерть Цезаря; потом, проходя комнату за комнатой, лестницу за лестницей, бились грудь с грудью, пуская в ход штык — оружие, самое распространенное у французов и самое страшное для врага.
После трех часов кровопролитной битвы нападающие выпустили из рук оружие: Трани был взят. Собрался военный совет. Бруссье склонялся к милосердию. Все еще обнаженный, покрытый пылью, с пятнами своей и чужой крови, с погнутой и зазубренной саблей в руке, Этторе Карафа, как второй Бренн, бросил на весы свое решение, и оно снова перетянуло. Его решение было: смерть и огонь. Все защитники города были заколоты, город разрушен и превращен в пепел.
Французские войска оставили Трани, когда дым еще стелился над развалинами. Граф ди Руво, как судия, несущий кару Божью, ушел вместе с ними и с ними же избороздил всю Апулию, оставляя за собой руины и опустошение. То же самое на другом конце Южной Италии делали тогда солдаты Руффо. Когда жители умоляли пощадить восставшие города, Карафа отвечал: «Пощадил ли я Андрию, мой собственный город?» Когда они просили оставить им жизнь, он показывал на свои свежие раны — из них еще текла кровь — и, вселяя ужас, вопрошал: «Щадил ли я собственную жизнь?»
Но в то самое время, когда в Неаполь пришла весть о тройной победе Дюгема, Бруссье и Карафы, узнали о поражении Скипани.
CXXVIII. СКИПАНИ
Мы говорили, что тогда же, когда Этторе Карафа был послан против Де Чезари, Скипани направили против кардинала.
Скипани был назначен на высокий пост командующего корпусом отнюдь не за воинские таланты (он рано поступил на военную службу, однако в сражениях никогда не участвовал), а благодаря его хорошо известному патриотизму и несомненному мужеству. Мы видели, как храбро действовал Скипани-заговорщик, которому угрожали сбиры Каролины. Однако доблесть гражданина, мужество патриота не самые главные качества на поле боя, и военный гений Дюмурье важнее несгибаемой честности Роланда.
Мантонне настойчиво советовал ему не затевать сражений, удовлетвориться охраной проходов через ущелья Базиликаты, подобно тому, как Леонид охранял Фермопилы, и тем самым остановить продвижение Руффо и санфедистов.
Скипани, полный воодушевления и надежды, прошел через Салерно и многие другие дружественные города, над которыми развевалось знамя Республики.
При виде этого знамени сердце Скипани билось от радости. Но однажды они подошли к селению Кастеллуччо, где на колокольне висел королевский флаг.
Белый цвет произвел на Скипани то же действие, какое красный цвет производит на быка.
Вместо того чтобы, не обращая внимания, пройти мимо и продолжать свой путь в Калабрию, вместо того чтобы отрезать санфедистам путь через ущелья, соединяющие Козенцу с Кастровиллари, как это ему рекомендовали столь настойчиво, Скипани дал волю гневу и пожелал наказать Кастеллуччо за дерзость.
