Вот почему Караччоло решился унизиться до просьбы избавить его от такого бесчестия.
— Я старик, сударь, — сказал он лейтенанту Паркинсону, — я не оставляю семьи, что стала бы меня оплакивать, и никто не заподозрит, будто в моем возрасте и при моем одиночестве для меня так уж трудно расстаться с жизнью; но мне невыносимо стыдно умереть так, как умирает пират; признаюсь, это разбивает мне сердце.
Лейтенант ушел. Во все время его отсутствия Караччоло был в сильном возбуждении и, как видно, очень тревожился. Но вот молодой офицер вернулся, по всей видимости, с отказом.
— Ну как? — живо спросил Караччоло.
— Вот дословный ответ милорда Нельсона, — отвечал молодой человек, — «Караччоло судил беспристрастный суд офицеров одной с ним нации, и не мне, чужестранцу, вмешиваться и просить для него пощады». Караччоло горько усмехнулся.
— Значит, милорд Нельсон имел право вмешаться, чтобы вынудить суд приговорить меня к повешению, но не позволит себе вмешательства, чтобы заменить эту меру расстрелом.
Потом, повернувшись к посланцу, прибавил:
— Может быть, мой юный друг, говоря с милордом Нельсоном, вы были недостаточно настойчивы?
Слезы выступили на глазах у Паркинсона.
— Я был столь настойчив, князь, — сказал он, — что милорд отослал меня с угрожающим жестом и со словами: «Лейтенант, советую вам не вмешиваться не в свое дело!» Но все равно, если ваша светлость желает дать мне еще какое-нибудь поручение, я выполню его от всей души, даже если это навлечет на меня немилость.
Заметив слезы юноши, Караччоло с улыбкой протянул ему руку.
— Я обратился к вам, потому что вы самый молодой из офицеров: в вашем возрасте у людей редко бывает злое сердце. Так вот, дайте мне один совет: как вы думаете, если я со своей просьбой обращусь к леди Гамильтон, добьется ли она для меня чего-нибудь от милорда Нельсона?
— Она имеет на милорда большое влияние, — сказал молодой человек. — Попробуем.
— Хорошо, идите, умоляйте ее. Может быть, в более счастливые времена я был в чем-то не прав по отношению к ней. Пусть она забудет об этом, и я благословлю ее и сам отдам приказ открыть по мне огонь.
Паркинсон вышел, поднялся на верхнюю палубу и, не найдя там Эммы, попытался проникнуть в ее каюту; но, несмотря на все его просьбы, дверь оставалась запертой.
Узнав об этом, Караччоло понял, что следует оставить всякую надежду: не желая долее унижать свое достоинство, он пожал руку молодому офицеру и решил не произносить больше ни слова.
В четыре часа дня к нему вошли двое матросов и граф фон Турн, который объявил, что ему следует покинуть «Громоносный» и перейти на борт «Минервы». Караччоло сделал знак, что он готов. Граф фон Турн сказал ему, что для этого у него должны быть связаны руки, и добавил, что он сожалел бы, если бы был вынужден применить силу, чтобы добиться этого результата.
Караччоло протянул руки.
— Руки должны быть связаны за спиной, — сказал граф фон Турн. Караччоло отвел руки за спину.
Их связали, оставив длинный конец веревки, за которую взялся английский матрос. Вероятно, опасались, как бы со свободными руками Караччоло не бросился в море и не избежал казни, покончив жизнь самоубийством. Принятые предосторожности позволяли исключить подобные опасения.
Итак, связанный по рукам, словно самый последний преступник, Франческо Караччоло, адмирал, князь, один из самых выдающихся людей Неаполя, пройдя между двумя рядами матросов, покинул палубу «Громоносного».
Но оскорбление, столь далеко зашедшее, падает на голову оскорбителя, а не его жертвы!
Две шлюпки в полном боевом снаряжении сопровождали по левому и по правому борту лодку, в которой везли Караччоло.
Пришвартовались к «Минерве». Вновь увидев вблизи прекрасное судно, где он некогда царил, судно, столь ему послушное во дни плавания из Неаполя в Палермо, Караччоло глубоко вздохнул, и в уголках его глаз блеснули слезинки.
Он поднялся по трапу левого борта, то есть по трапу, предназначенному для низших чинов.
На палубе были выстроены офицеры и солдаты.
Корабельный колокол пробил половину пятого.
Осужденного уже ждал капеллан.
У Караччоло спросили, не желает ли он употребить оставшиеся полчаса для благочестивой беседы со священником.
— Капелланом «Минервы» все еще состоит дон Северо? — спросил он.
— Да, ваше превосходительство, — ответили ему.
— В таком случае отведите меня к нему. Караччоло отвели в каюту священника. Достойный капеллан наспех соорудил маленький алтарь.
— Я подумал, — сказал он осужденному, — что в этот высокий миг вы, быть может, пожелаете причаститься.
— Я не почитаю грехи свои столь тяжкими, чтобы очиститься от них можно было только причастием; но, будь они еще больше, уготованная мне позорная кончина кажется мне достаточной для их искупления.
— Откажетесь ли вы принять священную плоть Спасителя нашего? — вопросил священник.
— Нет, Боже упаси, — отвечал Караччоло, — но только поспешите, отец! Как вы знаете, казнь назначена на пять часов и у нас остается не более двадцати минут.
Священник произнес слова, освящающие облатку, и Караччоло, преклонив колено, благоговейно вкусил от плоти Спасителя.
— Вы были правы, отец мой, — сказал он. — Я чувствую себя теперь более сильным, а главное, более покорным.
Колокол отбил пять часов. Дверь отворилась.
Караччоло обнял священника и, не вымолвив ни слова, последовал за прибывшим за ним караулом. На палубе он увидел плачущего матроса.
— Почему ты плачешь? — спросил его Караччоло. Тот не ответил и, рыдая, показал ему веревку, которую держал в руках.
— Никто не знает, что я сейчас умру, и поэтому никто, кроме тебя, меня не оплакивает, старый товарищ по оружию. Обними же меня от имени моих близких и друзей.
Затем он обернулся в сторону «Громоносного» и увидел на юте группу из трех человек, смотревших на «Минерву». Один из них держал подзорную трубу.
— Расступитесь-ка немного, друзья, — сказал Караччоло матросам, которые кольцом окружали его. — Вы мешаете милорду Нельсону смотреть на меня.
Матросы расступились.
К рее фок-мачты была прикреплена веревка, свисавшая над головой Караччоло.
Граф фон Турн подал знак.
На шею адмиралу набросили петлю, и двенадцать человек, взявшись за канат, подтянули тело на десять футов вверх.
В тот же миг раздался пушечный выстрел и мачты судна заволокло дымом.
Распоряжение милорда Нельсона было исполнено.
