Через полчаса Нельсон спустился к ним в каюту. Шквал утих; но если иногда, проносясь, он только очищает небо, то порою бывает и предвестником бури. Поэтому Нельсон не мог с уверенностью сказать королеве, что худшее позади и ночь пройдет спокойно.
По ее приглашению он сел и принял чашку чая. Дети королевы спали; усталость и беззаботность возраста взяли верх над страхом, который, так же как и морская болезнь, не давал уснуть их родителям.
Нельсон пробыл в большой каюте около четверти часа и в последние пять минут, казалось, прислушивался к движениям судна, как вдруг в дверь постучались; в ответ на приглашение королевы войти дверь отворилась и на пороге появился молодой офицер.
Очевидно, он пришел за Нельсоном.
— Это вы, Паркинсон? — спросил адмирал. — В чем дело?
— Милорд, — ответил молодой человек, — меня прислал капитан Генри; он просил передать вашей милости, что за последние пять минут ветер переменился на южный и, если мы будем идти тем же галсом, нас бросит на Капри.
— Что ж, поверните на другой галс, идите левым, — ответил Нельсон.
— Милорд, море беспокойно, судно изношено и потеряло скорость.
— Так вы боитесь, что вам не удастся изменить галс?
— Судно сносит назад.
Нельсон поднялся, с улыбкой поклонился королю и королеве и вышел вслед за лейтенантом.
Король не знал английского языка, — мы уже говорили об этом; королева знала, однако морские термины были ей неизвестны. Она поняла лишь, что возникла новая опасность, и вопрошающе посмотрела на Эмму.
— Кажется, нужно выполнить какой-то трудный маневр, — ответила та, — и они не решаются на это без милорда.
Королева нахмурила брови и насторожилась, из уст короля вырвался тихий стон; Эмма, пошатываясь, прошла по колеблющемуся полу к двери и прислушалась.
Нельсон, понимая опасность, быстро поднялся на ют. Ветер, как сказал лейтенант Паркинсон, внезапно переменился: теперь дул сирокко и судно оказалось прямо под встречным ветром.
Адмирал быстрым тревожным взором обвел все вокруг. Погода, все еще облачная, стала, однако, проясняться. Налево от них вырисовывался остров Капри; судно приблизилось к нему настолько, что при бледном свете луны, проглядывавшей сквозь облака, можно было разглядеть белые точки: то были дома. Но особенно ясно выделялась среди темноты широкая бахрома пены, опоясывающая берег острова, — свидетельство ярости разбивавшихся там валов.
Едва Нельсон успел оглядеться, как ему сразу стала ясна обстановка. Корабль вышел из ветра, сменившегося на южный; мачты, перегруженные парусами, трещали. Громким голосом, хорошо известным всему экипажу, он крикнул:
— Переложить руль! Поворот оверштаг! — И, обращаясь к капитану Генри, добавил: — Поворачиваем назад!
Маневр был опасен: если бы судно не удалось повернуть, его швырнуло бы на берег.
Лишь только корабль начал делать поворот, как, словно поняв приказ Нельсона, небо и море будто сговорились ему воспротивиться. По мере того как фор-марсель все сильнее гнул стеньгу книзу, она сгибалась как тростник и зловеще трещала. Если бы она сломалась, корабль ждала бы гибель.
В этот миг смертельной тревоги Нельсон почувствовал, что кто-то легко коснулся его плеча. Он повернул голову: перед ним стояла Эмма.
Его губы прижались ко лбу молодой женщины с какой-то лихорадочной страстью, и, топнув ногою о палубу, словно корабль мог услышать его, он пробормотал:
— Повернись, повернись же!
И судно повиновалось. Оно совершило поворот и после нескольких минут колебания взяло курс левым галсом на запад-северо-запад.
— Отлично! — пробормотал Нельсон, переведя дыхание, — теперь перед нами до берега полтораста льё открытого моря!
— Дорогая леди Гамильтон, — раздался голос за ее спиной, — будьте добры, переведите мне на итальянский то, что сейчас сказал милорд.
Это был король; увидев, что Эмма выходит, он пошел вслед за нею и поднялся на ют.
Эмма пояснила ему слова Нельсона.
— Но, — заметил Фердинанд, не имевший ни малейшего понятия о мореходном искусстве, — по-моему, мы сейчас плывем отнюдь не к Сицилии, а напротив, судно, как говорят моряки, взяло курс на Корсику.
Эмма передала это замечание адмиралу.
— Государь, — произнес Нельсон с легким нетерпением, — сейчас мы поднимаемся к ветру, чтобы делать галсы, и если его величество окажет мне честь, немного задержавшись на юте, то минут через двадцать мы увидим, что судно поворачивает на другой галс и наверстывает потерянное время и путь.
— На другой галс? Да, понимаю, — сказал король. — Это означает то, что вы сейчас проделали. Но не могли бы вы поворачивать на другой галс не так часто? Мне показалось, будто вы вытрясли из меня всю душу.
— Государь, если бы мы находились в Атлантическом океане и шли против ветра и я направлялся бы от Азорских островов в Рио-де-Жанейро, то, чтобы избавить ваше величество от нездоровья, которому я сам подвержен и потому хорошо его знаю, мы могли бы поворачивать на другой галс через шестьдесят-восемьдесят миль; но мы находимся в Средиземном море, идем из Неаполя в Палермо и вынуждены менять галсы через каждые три мили и даже чаще. Впрочем, — продолжал Нельсон, бросив взгляд на Капри, от которого они все более удалялись, — ваше величество может спокойно вернуться к себе и ободрить королеву. Я ручаюсь за все.
Король вздохнул с облегчением, хотя он не столь уж много понял из сказанного Нельсоном. Но адмирал говорил с таким хладнокровием, что его убежденность проникла в сердце Эммы и от нее передалась королю.
Фердинанд спустился вниз сообщить, что опасность миновала и что Эмма, идущая за ним, подтвердит эту весть.
Эмма действительно шла следом за королем; но так как по дороге она зашла еще в каюту Нельсона, то лишь полчаса спустя королева смогла, окончательно успокоившись, задремать, склонясь на плечо подруги.
CI. «АВАНГАРД» И «МИНЕРВА»
Шквал, чуть не разбивший судно Нельсона о берега Капри, обрушился и на корабль Караччоло, но с меньшей силой. Прежде всего ярость ветра умерилась тем, что он налетел на высокие вершины Капри, а «Минерва» находилась с подветренной стороны острова; к тому же неаполитанский адмирал, управляя более легким судном, мог маневрировать им с большей ловкостью, чем Нельсон своим тяжелым «Авангардом», к тому же еще сильно пострадавшим при Абукире.
Вот почему, когда с первыми лучами солнца, после двух-трех часов отдыха Нельсон снова поднялся на ют, он увидел, что, в то время как его судну с большим трудом удалось лишь обойти Капри, фрегат Караччоло уже виднеется возле мыса Ликоса, то есть на пятнадцать — двадцать миль впереди. Больше того: тогда как Нельсон шел всего лишь под тремя марселями, контр-бизанью и малым кливером, неаполитанский фрегат сохранил все свои паруса и при каждом повороте на другой галс выбирался на ветер.
