— Поешь, сынок, — женщина поставила на стол тарелку и взялась за половник, — а то Валентина уехала, а ты, вероятно, на одних бутербродах сидишь!
— Угадала!
Николай помыл руки и уселся за стол.
— Приятного аппетита, мама!
Она кивнула и с нежностью посмотрела на сына.
— Вид у тебя очень усталый. Надо было и тебе поехать в Сочи с Валей и Леночкой отдохнуть.
— Ну что ты, мама, — отправляя очередную ложку супа в рот, — проговорил Николай, — тут работы полно, да и тебя мы не оставим на три недели одну!
— Сынок, а тебя ничего не гложет? — мать внимательно посмотрела на него и покачала головой.
— Гложет, — отодвинув тарелку, буркнул взрослый сын.
Юля сидела на поминках, когда увидела в дверях кафе Андрея. Он, оглядываясь по сторонам, искал взглядом знакомые лица.
— Андрюша, — она махнула рукой.
Он радостно кивнул и подошел к любимой.
— Прости, на кладбище не успел, — шепнул он ей и поздоровался с рядом сидящими родственниками. Потом он заметил Николаева и удивленно посмотрел на Юлю.
— Виктор мне помог сюда добраться, — опередила она его вопрос.
— Отлично, — пожал Осипов плечами, но было видно, что присутствие оператора ему почему-то не очень приятно, — кстати, у меня есть новости.
— Какие? — сразу заинтересовалась журналистка.
— Я нашел «шабашника», который подвозил Ивана Харитоновича сюда и послал ему повестку, — он лукаво подмигнул, — посмотрим, что за птица.
— Да ты что? — раздался ее возглас.
И, несмотря на то, что спросила Юля негромко, сидящая рядом мама сурово на нее посмотрела и покачала головой.
— Ты перекуси, а потом выйдем отсюда, и ты мне всё расскажешь, — тихо предложила Юля.
В селе так заведено, что на поминки приходят и знакомые, и незнакомые люди. За столом ведутся спокойные разговоры, вспоминают умершего. Те, кто хорошо его знал, рассказывают о покойнике, а те, кто не был знаком, внимательно слушают.
— А какой Иван был красавец в молодости! — раздался рядом голос какой-то старушки.
— Да, девчата на него заглядывались, — добавила её соседка по столу, — а он, вишь, выбрал Александру.
Юля напряглась, как струна. Мгновенно вспомнился случай с букетиком, и она робко спросила:
— А где теперь эта Александра?
— Дома, наверное, — ответила растерянно бабулька, — посидела маленько, помянула, да и ушла.
— Где посидела? — удивилась журналистка.
— Здесь, — собеседница взяла стопку с водкой и, перекрестившись, выпила всё содержимое.
— Бывшая невеста дяди Вани была на поминках? — опять переспросила Юля, переведя взгляд на ничего непонимающего Осипова.
— А как же, — отозвалась пожилая женщина, сидящая напротив, — мы же Ивана помним с детства. Вот и пришли помянуть. А Шурка, как проводила его на Север, так честно ждала целый год. И дождалась, бедняжка, — она прищелкнула языком, — да не одного.
— А с кем?
— Иван приехал оттуда с молодой женой, — женщина покачала головой, — ох, и рыдала бедная Александра!
— А дядя? — Юля посмотрела на собеседницу.
— Ему-то что? Провели отпуск, да и уехали, — та пожала плечами.
— А Александра?
— Она долго была одна, — рассказчица махнула рукой, — потом уехала в город учиться в медицинский. Окончила техникум, устроилась работать медсестрой, замуж вышла. Только через несколько лет все же вернулась сюда. Да, — она подперла рукой щеку, — не повезло Шурке.
— А Татьяна её любила, — печально проговорила первая старушка.
— Татьяна, это мама дяди Вани? — на всякий случай уточнила Юля.
— Она, — согласилась старушка, — и Шура на все праздники к ней ходила с гостинцами. А Татьяна её «доченькой» называла.
— Да, жалела она её, — поддержала рассказчицу пожилая женщина, — Шурка-то сиротой была.
Среди этого негромкого разговора за столом голос Павлуши прозвучал неожиданно и грозно:
— Сгубить легко, да душе каково?
Все обернулись и, не обращая внимания на присказку, тут же пригласили Павлушу за стол. Он скромно сел с краю, положив водительский руль к себе на колени, и стал однообразно кивать головой, соглашаясь на предложенные угощения, и, как обычно, отвечая поговоркой:
— Мы люди не гордые: нету хлеба, давай пироги!
Юля внимательно присмотрелась к новому гостю. В ней росла уверенность, что с этим юродивым что-то не так. Она так задумалась, что не сразу почувствовала легкое прикосновение чьей-то ладони у себя на плече.
— Я выйду покурить, — она услышала голос Виктора и кивнула.
Он зашагал в сторону входной двери, захватив с собой видеокамеру.
«Не расстается со своим „Панасом“, как Павлуша с рулем», — усмехнулась мысленно журналистка.
Спустя некоторое время односельчане стали расходиться, и в кафе остались только родственники.
— Андрей, — громогласно обратилась через стол Галина к Осипову, — ты нам расскажи, как идет расследование? Здесь, — она развела руки в разные стороны, — остались только свои.
— Пока ничего конкретного, — мужчина немного привстал со своего места, — водителя, который привез с аэропорта Ивана Харитоновича сюда, я нашел и вызвал его повесткой. А при обыске в паспорте у Ивана Харитоновича я нашел вот это, — и Андрей аккуратно достал потрепанный бумажный треугольник, подписанный химическим карандашом.
— Это то самое письмо с фронта? — тихо спросила тетя Нюся, посмотрев на внучатую племянницу.
— Да, — ответила Юля.
— Чьё же оно? — поинтересовалась Евдокия Васильевна.
— Тимофея Дробахина, — Осипов аккуратно развернул страницу, — октябрь сорок второго года.
— Сорок второго? — Людмила Алексеевна встрепенулась. — А у нас в доме тоже хранились фронтовые письма, но только как раз с декабря сорок второго. Мне мама говорила, что в ноябре бабушка Маруся со своей дочерью все такие треугольники спрятала в яму за домом, когда шли бои с немцами уже в Сталинграде. Говорила, что приказ был такой.
— А что же потом не откопали? — Андрей удивленно посмотрел на женщину.
— Они пропали, — вздохнула Людмила.
— Верно говоришь, Люся! — тетя Нюся сложила руки на груди. — Я помню, Зинка прибежала домой, еле отдышалась и нашей матери говорит, что соседка будет рыть яму за домом, чтобы спрятать там фронтовые письма и… — старушка задумалась, вспоминая.
— И саблю моего деда туда положили! — подсказала Людмила Алексеевна.
— Да-да, прятали письма и оружие. А наша мать заставила Зину снять с себя золотые сережки, свое кольцо обручальное и отца — и всё в тряпицу завернула. И еще какие-то дорогие вещи, — стала вспоминать Анна Васильевна, — говорит, что немцы все отберут, лучше спрятать. Помню, что и тетя Маруся положила золотые украшения и монеты, — она подняла вверх указательный палец и таинственно добавила, — царские еще!
