В настиле виднелись отверстия, через которые проходили самые толстые ветви или пальцы дерева. Как только крылья чуть-чуть отдохнули, Дарр снова взлетел и через такое отверстие проник в землю наверху.
Ибо это была земля.
Тот хитроумный Угорь сказал «в обширной земле внизу». Так он назвал крошечную землю наверху.
Во мгле под тенью огромной кроны Бука лежали ее крошечные холмы и лес, жилища, над которыми поднимался дымок. Дарр Дубраули парил над ними и чувствовал себя огромным. Одно из жилищ было больше прочих, его окружал частокол, а в его пределах – черный Щенок и толстая черная Свинья. Свинья спала; Щенок поднял голову, увидел Дарра, узнал и посмотрел, кажется, с ненавистью. Но Ворону это не трогало. Дарр опустился к жилищу и, ни разу не хлопнув крыльями, сел на тростниковую крышу. Из дымохода не поднимался дым, так что Дарр подобрался к нему и заглянул внутрь. Там Ворона этого мира подметала пол тонкой метлой.
С ним все это будто уже бывало прежде, иначе откуда Дарр мог знать, кто она и какую форму примет: он и на миг не задумался. И там, на полке, шедшей вдоль стен, стояла корзинка, выстланная соломой, а в ней – большое зеленое с бурыми пятнами яйцо, воронье яйцо.
Теперь Ворона этого мира что-то заподозрила, по крайней мере ощутила что-то новое, чего тут не бывало тысячи лет. Она прислонила метлу к стене, обошла потухший очаг и приблизилась к корзинке с яйцом; наклонилась над ним, нежно потрогала черными пальцами, приложила к нему ухо, словно хотела послушать, что оно скажет. Затем она резко посмотрела вверх одним глазом, но прежде, чем она увидела Дарра, он взлетел.
Он заложил вираж над двором, так что частокол и стены качнулись в его глазах, и приземлился точно на спину черной Свинье. Сильным клювом он больно вцепился в длинное ухо – Свинья проснулась и завизжала от ярости. Черный Щенок обогнул дом и бросился на Дарра, обругав его оглушительным лаем, и глаза Щенка горели, как алые угольки. Но Дарр Дубраули сплюнул свиную шерсть и снова взлетел на крышу, как раз в тот миг, когда Ворона этого мира выскочила на двор с метлой в руке, чтобы посмотреть, отчего поднялся такой шум.
Дарр Дубраули спрыгнул внутрь дома.
Это было самое большое воронье яйцо, какое он только видел в жизни, больше любого, какое ему доводилось разбивать под натиском разъяренной матери. Но буро-зеленая скорлупа подалась под первым же ударом, раскололась надвое. Дарр услышал странный стон. Внутри – ничего.
Дарр вспомнил, как Лисья Шапка спросила: «Что в ней?» – и Угорь ответил: «Ничего». Он сунул клюв в пустую скорлупу и схватил его, это ничего. Ничто упиралось и сопротивлялось. Дарр чувствовал, как что-то извивается и вырывается, хотя ничего не видел у себя в клюве.
Крепко сдавив его, Дарр взлетел к дымоходу. Позади он услышал крик, какого не слышал ни от одного живого существа, даже при смерти, и, вылетев через отверстие в крыше, он помчался прочь от дома, зная, что за ним гонятся. Лишь чернота – но она хлопала и щелкала, как человеческий флаг на сильном ветру. Он не мог обернуться – и не стал бы, даже если бы мог, – но знал, что чернота совсем рядом и растет, нагоняя, затмевает тусклое небо. Дарр высмотрел дыру в земле, через которую попал сюда, чуть не пролетел мимо, резко спикировал, пытаясь понять, с какой скоростью можно лететь, чтобы оставался хоть небольшой шанс не свернуть себе шею (хотя как же умереть тут, где все уже мертвые?), и попал в дыру, задев край крылом, а потом, кувыркаясь, то ли вылетел, то ли выпал наружу.
Чернота его больше не преследовала – может быть, не могла.
Лисья Шапка ждала у подножия дерева, обратив к небу бледное лицо, и стремительно росла, приближаясь. Дарр хотел закричать, сказать ей, что добыл вещь, но, если крикнуть от гордости, упустишь добычу – каждый вороний птенец знает эту сказку.
Лисья Шапка недоуменно смотрела на него, а Дарр вертелся вокруг ее головы и тряс клювом, издавая слабое бессмысленное ворчание, но она стояла как вкопанная, пока он не подлетел с вещью ей под самый нос, – и она отступила с выражением на лице, которого Дарр не понял: то ли ужас, то ли сомнение, то ли восторг, то ли страх? Но Лисья Шапка поняла, что́ он нашел, и теперь пыталась придумать, что делать; она принялась искать в своей одежде – что же? Вот-вот из его клюва вырвется ничто! И она извлекла единственную вещь, которую носила с собой: металлическую чашечку, размером в точности по ее пальцу.
Она протянула ее Дарру. Тот опустился на землю рядом, и Лисья Шапка стала на колени, так чтобы держать вещицу рядом с его клювом. Ему показалось, что руки ее дрожат. А уж его клюв и подавно! Чашечка была такой маленькой, как же в ней поместится то, что он держит? Но ведь в клюве – ничего, вот ничего и поместится, ничего куда угодно поместится. Вещь выскользнула у него из клюва и, хотя теперь будто пыталась там остаться, все же упала в чашечку. Лисья Шапка поставила ее на корень огромного Бука, и они оба уставились на нее, едва не столкнувшись головами. Неровное донышко было видно, как и прежде, но Самая Драгоценная Вещь была в ней – наверняка и несомненно.
– Я не могла к ней прикоснуться, – сказала она, продолжая дрожать. – И не могу.
– Она попалась! – воскликнул Дарр Дубраули. – Не может выбраться из этого… из этого…
– Наперстка, – подсказала Лисья Шапка, потому что это он и был: в будущем Дарр увидит их великое множество и даже некоторые украдет. Наперсток.
Похоже, они сделали то, ради чего пришли. Верно? То и дело Лисья Шапка поднимала глаза на Дарра, а он то и дело смотрел на нее. Ее руки лежали на буковом корне, но она так и не взяла наперсток.
– Я так устала, – сказала она. – Так устала.
Дарр Дубраули почувствовал движение – где-то далеко, так далеко, что, наверное, даже нигде, но движение, словно кто-то или даже несколько существ вдруг проснулись.
– Так устала, – повторила Лисья Шапка. Она отодвинулась от Бука и села, а затем сгорбилась, уперлась ладонями в землю.
– Нет! – закричал Дарр Дубраули. – Не смей!
– Совсем чуть-чуть, – пробормотала она. – Дело сделано.
Дарр Дубраули хотел снова возразить, но увидел, что толку не будет. Очень медленно Лисья Шапка закуталась в плащ до подбородка, положила голову на руку и подтянула колени – как великан-курган, как все ее сородичи.
Спать? Вот прямо сейчас – уснуть? В буковом лесу и вправду было темно, словно Ворона этого мира в гневе раскинулась над всей землей. С неохотой Дарр сел на изгибе букового корня, там, где он поднимался к стволу, – ну хоть не на голой земле. Дарр не думал, что уснет, и, даже когда проснулся, не был уверен, что спал. Сколько он тут просидел? Опять пришел день – возможно, тот же самый день.
Что его разбудило?
Ты, услышал он. Вот что его разбудило: слово.
Он огляделся. Лисья Шапка спала. В буковом лесу по-прежнему ни души.
Эй, ты, повторил голос и добавил: Слушай.
С нарастающим ужасом Дарр Дубраули повернул голову туда, где стоял наперсток Лисьей Шапки. Ясно было: ничто заговорило.
