– Верно. Как видишь. Больше богатства от них не будет.
– Но, по крайней мере, – заметил Дарр Дубраули, – они-то висят здесь для вас.
Ва Тернхолм холодно посмотрел на Дарра и шагнул к нему по перекладине.
– Истинная правда, – проговорил он и шагнул еще ближе. – А ты умен.
Дарр Дубраули отступил на столько же шагов, и перья у него на плечах встали дыбом. Но Большой самец только рассмеялся и полетел прочь в сытом благодушии.
Ну, хотя бы не прогнали. В сумерках Дарр Дубраули разглядывал мертвых разбойников, безглазых, безъязыких, распухших. Он был голоден. Но…
– Ты, – сказал Дарр одному из них.
Птицеголовый Волк ничего не ответил, но единственное уцелевшее глазное яблоко на тонкой полоске плоти повернулось к Вороне. Дарр Дубраули снова заговорил – на тайном языке Имра.
Я тебя знаю, сказал он. Я тебя видел там, внизу. Ты почему не в аду?
Мой ад везде, ответил безгубый разбойник, и я навеки в нем.
Глава третья
За кражу частицы Святых мощей (фаланги пальца ноги), за то, что отдал ее своему брату-вождю, за то, что мечом убил разбойника, за то, что отправился без разрешения и подготовки в Пургаторий на острове посреди озера, где мог погубить свою бессмертную душу, за то, что держал при себе, вопреки всем предписаниям, Ворону, которая сбила его с пути истинного, – за все эти прегрешения Брата отослали в старое аббатство их ордена, что стояло на далеком острове в море, дабы он провел там в одиночестве и покаянии пять лет.
На высоких скалах у западной оконечности острова, на плоском уступе перед крошечной кельей, схожей с большим ульем, только из камней, Брат сидел, жуя рыбий хребет, на котором и мяса-то почти не осталось, и глядел на берег, где волны разбивались об огромные валуны, снова и снова.
– Мне здесь не нравится, – сказал он Дарру Дубраули и положил перед ним рыбий хребет, на который тот посмотрел без особой радости.
Когда шайку Волков повесили, Дарр Дубраули обнаружил, что пользуется теперь дурной репутацией среди местных Ворон, и решил, что начать жизнь заново в другом месте окажется легче, если последовать за Братом, который его, по крайней мере, кормил, если мог. Дарр и представить себе не мог, что их ждало.
Море было ужасно. Даже после того, как он проскользнул на борт корабля, который отвез Брата на остров, Дарр не мог поверить, что бывает такая штука, как море. Сине-черные волны, увенчанные белыми когтями, – он такой воды никогда не видал – со злобой лупили кораблик по бокам, плевались соленой слюной, а весла в уключинах и само суденышко скрипели и стонали так, будто их мучила постоянная боль, – но все бы ничего, если бы не знать, что до земли теперь слишком далеко – не вернуться: на море Вороне негде отдохнуть.
Когда-то Брат рассказывал ему: море – это воды вокруг земли. Но все равно Дарр Дубраули решил, что земля большая, а воды вокруг не много. Оказалось, все наоборот. С крыши кельи Дарр видел почти весь монастырский остров; но море вокруг тянулось на подень к далеким берегам, смутным, как тучи, и на помрак – в бесконечность.
– Я тут умру, прежде чем исполню епитимью, – проговорил Брат. – И если умру без отпущения, что тогда? Вечное проклятье.
Дарр Дубраули ничего не ответил, потому что уже много раз это слышал.
– Кто-то идет, – заметил он.
Фигура с мешком и посохом карабкалась по камням к монашеской келье, одной из трех, почти одинаковых, каждая из которых будто отвернулась от других. В каждой молился и размышлял Святой. И они ни за что не выходили наружу, если там уже кто-то был. Гостья могла направляться к любому из них, чтобы принести под дверь кельи подношение – вяленую рыбу или мясо, буханку хлеба или яблоки – и получить благословение; но Брат был самым популярным из местных Святых, потому что рассказывал о нижнем мире, и повесть его с каждым разом обрастала новыми подробностями.
– Вот, упала, – доложил Дарр Дубраули, но Брат все равно не обернулся. Бывали такие дни в его долгом покаянии. В иные, худшие дни он просто громко выл от стыда и скуки. – Ага, поднялась и идет сюда.
Взмахнув крыльями, Дарр Дубраули взлетел. Хотя он был одним из героев истории, которую снова и снова рассказывал Брат, Дарр знал, что его присутствие тревожит гостей. Разворачиваясь в воздухе, он увидел, что внизу из своей кельи выглянул другой Святой, но тут же снова скрылся внутри, заметив старуху на каменистой тропе; Брат тоже направился в свою келью, то ли ждать ее, то ли от нее прятаться, а третья Святая сидела, ничего не подозревая, на скалах и смотрела в небо.
Где Ворона одна, вовсе нет Ворон: Дарру Дубраули здесь было даже более одиноко, чем Святым в кельях. В центре острова жили Галки и другие птицы, похожие на Ворон, их язык Дарр даже отчасти разбирал, и жили они как Вороны, но, в отличие от черного оперенья Дарра, носили, как Братья, балахоны с капюшонами. Они не проявляли к Дарру интереса, не откликались на его крики. Он страшно обиделся – хотя, конечно, сделал вид, что ему все равно, – и улетел, куда эти Вороны в капюшонах обычно не забирались: на голые скалы над морем.
Там вили гнезда черные птицы с красными клювами, наверное какие-то родичи Галок, и они играли в странные игры (как ему показалось) на сильном ветру. Иногда Дарр видел пары Воронов, которые поднимались высоко в небо в ритуальном ухаживании, не обращая внимания на всех прочих; где они находили себе пропитание, ему так и не удалось узнать.
У моря жили и несколько Людей. Дарр видел, как они осторожно спускаются по скалам к линии прибоя (всегда ведь можно оступиться или споткнуться, а потом полететь вверх тормашками на острые камни), видел, как пугливые детеныши подползают на животе к краю обрыва, выставляют голову и смотрят с ужасной высоты, цепляясь изо всех сил, хотя никак не могут упасть. Видел, как Людей спускают на толстых лохматых веревках с обрывов к уступам, где они собирают яйца и убивают птиц, – иногда такой ловец терял опору и беспомощно вертелся в воздухе, глядя вниз.
Но приливные берега и морские ветры полнились птицами, каких он никогда прежде не видел, и жизнь их и обычаи были совершенно невообразимы. Дарра никогда особенно не интересовали другие птицы – Ворон вообще мало кто интересует. Он знал долгокрылых хищников, которых интересовал он сам, знал, когда мелкие птицы откладывают яйца, когда из них вылупляются птенцы, – это полезно. В листве вокруг всегда скрывались птицы, имен которых он не знал, но слышал их утреннюю и вечернюю болтовню. Некоторые зимой пропадали (Дарр не знал куда), но возвращались весной. Он о них никогда не раздумывал.
Но местных птиц он принялся изучать. Делать-то все равно больше нечего.
Ему нравилось наблюдать, как серо-белые крикуны (некоторые в черных шапочках) зависают неподвижно в воздухе на длинных подогнутых крыльях, разглядывают поверхность моря, а затем камнем падают в воду, чтобы вынырнуть с рыбой в клюве. Вороны довольно проворны, но на такое Дарр Дубраули был не способен; крылья распахивались сами собой – так хотелось попробовать, – но он решительно складывал их и оставался сидеть на скалах. Черные птицы с яркими тяжелыми клювами сгрудились на уступах так тесно, что новая, прилетев и усаживаясь, обязательно сталкивала другую. Они тоже рыбачили. Все они рыбачили. В море, на камнях, что выставляли головы из воды (хоть и не всегда; Дарр Дубраули еще не понял, что такое приливы и отливы), стояли длинношеие, длинноклювые птицы. Они подпрыгивали и ныряли под воду, выныривали с добычей, возвращались на камни и стояли на длинных черных лапах; высоко поднимали голову, чтобы рыба скользнула в глотку, а потом расправляли крылья, видимо, чтобы высушить. Утки мирно отдыхали на страшных морских волнах и плескались, будто в пруду. Прибрежные птицы бегали за отступающими волнами и торопливо поедали червячков и другую еду, которая на миг появлялась на песке, а затем бежали обратно на тонких ножках от следующей волны.
