Питер кивнул. Йонас вытащил на дорожку его велосипед, подождал, пока друг обуется, привяжет к раме удочку и повесит на руль ведро с уловом. И только потом забрал свой велик. Шустрый фиолетовый пикси тут же перебрался на бляшку звонка.
– Выйдем на дорогу – сразу прячься! – сурово напомнил ему Йон.
– Слушай, а если человек попробует крови оттудышей, он начнет их понимать? – оживился озаренный идеей Питер.
– Ты предлагаешь мне укусить Лу? – расхохотался Йонас.
Пикси испуганно пискнул, обнял звонок всеми четырьмя лапками. Питер поглядел на него, представил себе, как Йон пытается укусить синепузого за «паукашку», и тоже засмеялся.
Дурацкая мысль, да. Но что-то в ней Питеру не давало покоя. Он думал о том, что сказал Йонас, пока мальчишки возвращались домой.
«Мама выполоскала платок, которым мне унимали кровь, в пруду. Выходит, Офелия теперь меня чувствует? Здорово. Если я буду при ней усиленно думать, что я ей не враг, она меня услышит! – размышлял он, толкая велосипед по дороге, ведущей через поле. – Мы с ней сможем подружиться. Интересно, а мысли она читает? Может, ее научить как-то общаться? Вряд ли, ее ума хватит только на игру в мяч. Одно не пойму: чего Йонас так боится? Ведь не договаривает же чего-то…»
Незрелая рожь по обе стороны дороги качала зелеными колосьями. От предзакатного солнца тени мальчишек напоминали комиксных пришельцев: длинноногих, с такими же вытянутыми головами. Ведро с уловом на руле «мэдисона» мягко покачивалось в такт шагам Питера. Йонас насвистывал «Я помню тебя», пикси мирно дремал, обхватив звонок велосипеда.
– Йон, а Йон… – Питер дождался, пока друг поравняется с ним и спросил: – Можно откровенно?
– Ах-ха.
– Откуда ты столько про оттудышей знаешь?
Зеленые глаза насмешливо блеснули, Йонас присвистнул:
– Я же умный. Настолько, что в школу решил больше не ходить.
– Я серьезно.
Мальчишка состроил рожу, сплюнул в придорожную траву.
– Тогда такая версия: я умею здорово врать!
– Ага, спасибо. То есть мне выкинуть из головы всю ту хрень, что ты мне рассказал про оттудышей и кровь? – ехидно прищурился Питер.
Йонас мигом посерьезнел, поправил бейсболку, съехавшую на одно ухо.
– Пит Досужий Аж Тошнит, – с пафосом произнес он. – Ладно. Мы жили возле «пятна междумирья». Недалеко от Дрездена. Маленький научный городок, у него даже названия не было. Только номер. И оттудыши у нас появлялись регулярно.
– Ого. Секретные разработки?
Йонас кивнул и продолжил:
– Люди пытались их изучать. Искали способ общения.
Все очень хорошо начиналось, а потом все это закрыли. Оттудышей объявили поголовно опасными, работу ученых перевели в другое русло.
– Не изучение, а уничтожение?
– Ах-ха. Ну дальше не интересно.
Питер снова погрузился в раздумья.
«Угу. Значит, скорее всего, родители Йона были учеными. И погибли, когда эксперимент вышел из-под контроля, как в книжках часто пишут. Он как-то упоминал, что он остался сиротой благодаря оттудышам. Но…» – Йон, а почему ты их не ненавидишь? – спросил он.
– Кого? – отвлеченно отозвался приятель.
– Оттудышей. Я же знаю, что у тебя есть повод, чтобы…
– А у меня не получается, – перебил его Йонас.
Вроде и сказал он это вполне добродушно, но в его голосе Питер уловил странную нотку. Фальшивую. Нехорошую.
– Да ладно тебе, можешь и не рассказывать, – поспешил он закрыть тему и добавил: – Все равно это твое дело.
Йонас пожал острыми плечами, толкнул пальцем язычок велосипедного звонка. Тот тренькнул, разбудив Лу. Пикси зевнул во всю иглозубую пасть и, быстро перебирая тонкими лапками, по руке перебрался к мальчишке за пазуху. Друзья преодолели подъем в горку, вытолкали велосипеды на шоссе и не спеша побрели к деревне.
– Каникулы же, – вспомнил Питер. – Чем займешься?
– Подзаработаю, – мечтательно произнес Йонас, глядя на тонкие линии облаков в вышине над головой. – Стив берет меня в помощники на лето. Обещает научить мелкому авторемонту и всякой другой фигне.
– В карты играть на деньги? – улыбнулся Питер.
– Ах-ха! И курить! – Йонас сделал страшное лицо, рассмеялся и загорланил: – «Я помню тебя-а! Ты та, что воплотила мои мечты лишь пару поцелуев наза-ад!»
[3]
– «И я помню колокольчик вдали, – пропустив куплет, присоединился к Йонасу Питер. – И как звезды падали…»
– «…голубым дождем, о-оу-у-у! – проорали они хором, вспугнув притаившихся во ржи перепелок, и, дурачась, продолжили: – Когда я помру-у, ангелы спросят, что я помню… Я скажу, что помню лишь тебя-а-а!»
Неуклюже ворочался в ведре пойманный окунь и десяток плотвиц, солнце опускалось за далекий горизонт, разливая золото по зелени лугов и бархату холмов. Пастух гнал в деревню овец, собаки радостным лаем собирали отбившихся от стада. Питер и Йонас горланили песни, весело пыля сандалиями, и наступающий вечер был напоен запахами цветущих трав, нагретого асфальта и потрясающим беззаботным настроением, присущим лишь теплым летним дням в начале школьных каникул.
Глава 13
С утра зарядил дождь. Как будто кто-то в вышине взял и заштриховал все планы Питера на прекрасный летний день простым карандашом. Капли обгоняли друг друга, размывая яркие краски мира за стеклом в скромную тихую акварель, на дорожке в луже сиротливо мок футбольный мяч. Под крышей дома монотонно курлыкали голуби. Бишоны бродили по дому за хозяевами и протяжно зевали от скуки. Агата с самого утра болтала по телефону с подругами и заливисто смеялась. Ларри и папа слушали по радио футбольный матч. Питер обычно присоединялся к ним, азартно болел за своих, но сегодня настроения не было. Он поднялся в оранжерею, посмотрел, как мама пересаживает орхидеи, посидел на подоконнике, наблюдая, как бегут наперегонки капли по стеклу.
– Мам, а почему орхидеи не могут просто расти в земле, как все остальные твои цветы? – спросил он. – У них воздушные корни, – бережно подкладывая кусочки измельченной коры в стеклянные сосуды с фаленопсисами, ответила миссис Палмер. – Это значит, что они не приспособлены к микромиру почвы. Воздушные корни впитывают ту влагу, что находится на коре деревьев, и в земле быстро пересыхают или загнивают. Или заболевают от бактерий, которые обитают в почве.
– Но теоретически они могут жить в земле, да?
– Теоретически да. Но им удобнее на стволах.
Питер понимающе кивнул и посмотрел в сторону пруда. Под ударами дождевых струй он больше не казался темным зеркалом. Скорее, гладким, монолитно-серым камнем. Мальчишка задумался: «Интересно, каким видит дождь Офелия? Что она считает небом: поверхность пруда или высокий свод над ним? Что она чувствует, когда в воду падают капли? Знает ли она, что такое дождь вообще? А вдруг в ее мире все по-другому?»
