– Лу! Это же ты? – воскликнул он. – А где же Йонас? Ты ведь с ним?
В дальнем углу комнаты заскрипел диван, и из-под лоскутного одеяла показалась растрепанная светловолосая голова с заспанными ярко-зелеными глазами.
– Гитлер капут, – с усмешкой сообщил Стив. – К тебе гость. Я не смог выпроводить.
Питер в три прыжка пересек комнату, свалился на жесткий неудобный диван, толкнул друга в плечо и стиснул в объятьях так крепко, что Йонас охнул.
– Живой! – выдохнул Питер и торопливо произнес самое важное: – Прости меня, друг.
Йонас сел, уставился на Питера удивленными глазами. Зевнул, почесал укушенную каким-то насекомым коленку. Попытался разгладить на груди мятую футболку с эмблемой «Баварии», покосился на стоящего в дверях Стива и спросил у Питера:
– Ты как здесь оказался?
Мальчишка пожал плечами и ответил:
– Я просто поехал в то единственное место, которое было в секрете от других. Сразу, как узнал. Йон, прости, что не приехал раньше. Я… я порвал твое письмо, не прочитав, потому даже не сразу понял, что ты ушел. И куда ушел, не знал.
– Так я и не писал о том, что ухожу.
Стив прохромал к столу, плеснул в толстостенный прозрачный стакан воды из кувшина.
– Йон, я его не впустил бы. Ты знаешь, – сказал он, не глядя на мальчишек. – Но то, что он сказал, – это многого стоит. Поверь. И не бегай хотя бы от него.
– Я знаю, мистер Фрейзер. Спасибо, – глухо отозвался Йонас.
Йон опустил голову, ссутулился. Питер зачем-то посмотрел на его левую руку: от шрамов остались едва заметные тонкие нити. И в том месте на ноге, где Йон поранил себя секатором, чтобы отвлечь Офелию, была ровная гладкая кожа. Питер изумленно заморгал, встрепенулся, будто Лу цапнул его за палец, и встретился взглядом с Йонасом.
– Да. Нам надо поговорить, – твердо сказал Йон, вставая с дивана.
Он натянул мятые шорты, пошарил под столом в поисках кед, обулся и кивнул Питеру на выход. Обернулся на пороге и сказал Стиву:
– Мистер Фрейзер, мы посидим в грузовике.
– Угонишь – найду и пристрелю, – с усмешкой пообещал тот и залпом выпил стакан воды – как пьют очень крепкие напитки, до дна.
Глава 23
Дождь барабанил по брезентовому верху грузовика, заливал лобовое стекло. Мальчишки сидели в кузове на перевернутых ящиках. Сначала говорил Питер. Долго, сбивчиво, хлюпая носом. Йонас слушал внимательно, молча кивая в знак согласия или хмурясь. И лишь один раз позволил себе перебить Питера:
– Не смей говорить мне, что ты плохой друг. Никогда. Или это значит, что ты совсем себя не уважаешь, или я считаю лучшим другом плохого человека. Ты понимаешь меня?
Когда Питер договорил, воцарилась странная тишина. Не такая, что повисает, когда нечего сказать, а та, что требуется тому, кто готов произнести что-то очень непростое и важное.
Йонас встал, прошелся взад-вперед, перешагивая через корзины, ящики и пустые мешки, изобилующие в кузове. Постоял у полога, образованного брезентом, посмотрел на дождь, взъерошил светлые волосы, тяжело вздохнул и вернулся к Питеру. Сел на ящик рядом с другом, достал из кармана шорт спички и мятую пачку сигарет.
– Я закурю. Иначе просто говорить не смогу, – глухо сказал Йонас, не глядя на Питера.
– Ты это давно? – спросил Питер, глядя, как Йон дрожащими пальцами выуживает сигарету.
– Нет. Стив не возражает.
Йонас прикуривал долго, извел несколько спичек, чертыхаясь и неуклюже затягиваясь. Питер молчал. Когда видишь, что другу плохо, как-то не до морали.
– Слушай, если ты не хочешь – не рассказывай, – предложил он. – Я тебя принимаю таким, какой ты есть. Честное слово.
Лу чихнул, поморщился от сигаретного дыма и заполз в оброненную бейсболку. Угнездился там, посмотрел на мальчишек и заворчал.
– Прости, – обратился к нему Йонас. – Вернемся в дом – дам тебе что-нибудь пожевать. Он вечно голодный. Представляешь, Пит?
Питер кивнул. Его не оставляло ощущение, что Йонас сейчас готов говорить что угодно. Кроме того, что решался рассказать.
– Ах-ха. Пит До Марса Долетит, только не уговаривай меня вернуться к тетке. Я там задыхаюсь.
– Я и не уговариваю. Я хотел тебя найти, Йон. Тебе решать, что дальше.
«Если ты не вернешься, мне придется с этим смириться. И с тем, что мы почти не будем видеться, – подумал Питер тоскливо. – Скорее всего, меня теперь под замок посадят. И велик отберут, и карманные деньги, чтобы я не мог уехать к тебе на автобусе».
– Пит, гляди веселее. Я буду приезжать поздно вечером. Если ты захочешь меня видеть, – подмигнул Йонас, стряхивая пепел с сигареты в мятую жестянку.
– Угу, – выдавил Питер и совсем поник.
Огонек сигареты тлел в полумраке. Йонас молчал, глядя под ноги. И Питер молчал тоже. Вся радость от встречи с другом отступила куда-то. Вперед вышла странная гнетущая тоска. Вроде и сделал все правильно, но от этого легче не стало. Как будто лекарство не помогло.
– Я с Офелией помирился, – неуверенно начал Питер. – Подумал над тем, что ты мне сказал, и сходил к ней. Ты был прав. Она не желает мне зла. Она была мне рада. Попросила, чтобы я ее погладил. Сама.
– Да ну? И как ощущения? – хмыкнул Йонас.
– Странные. Когда она меня под водой обхватила, мне было противно. Она такая мягкая, как медуза. И холодная. А когда я ее по голове погладил, мне было приятно. Будто погладили меня. Руки у нее действительно прохладные. Но не медузьи. Просто она мягче, чем мы. Йонас, она может передвигаться по суше?
– Не далеко. Речные русалки очень нежные. Веточки, камни ее сильно ранят. И вне воды ее собственный вес давит, – отвлеченно отозвался он и выкинул окурок под дождь.
– Расскажи мне еще о них. А я приеду домой и нарисую комикс.
Йонас усмехнулся тепло, но глаза остались грустными.
– Ах-ха, забились. Только лучше нарисуй не то, что я сейчас рассказывать буду. Ладно?
Питер пожал плечами: как хочешь, конечно. Йон подошел к краю кузова, вытянул руку. Капли разбивались об его узкую ладонь, и казалось, что это маленькие волшебные существа разбегаются от него, стремясь найти укрытие на земле.
– В одном неведомом нам мире жила-была русалка, – начал рассказывать Йонас, глядя на дождь. – Она была совсем юная, беленькая. Даже уши не окрасились еще. Ах-ха, она была речной. Неизвестно, где были ее мама и сестры, были ли у нее братья. Важно то, что река, которая служила ей домом, протекала по «пятну междумирья». И однажды пришли люди. Сперва одни: они смотрели на русалку издали, делали какие-то пометки в блокнотах. Ее не трогали – и она не боялась. Привыкла. Перестала прятаться. Играла с их детьми, которые тайком от взрослых пробирались смотреть на нее.
