Потянулось молчание. Йонас курил, сглатывая слезы. Лу посапывал в его кепке, положив тонкие лапки-»паукашки» на козырек. Питер пытался осмыслить все то, что услышал. В голову, толкаясь, лезли десятки вопросов, задавать которые Питер не решался: не время. Но один все же задал:
– Йон, я верно понял, что институт, в котором работал твой отец, находился под присмотром военных?
– Ах-ха, – мрачно кивнул он.
– Тогда они наверняка знали, что ты не просто так сбежал. Ты не думал об этом?
– Я просто не хотел тебе об этом говорить. Они меня искали. И я до сих пор свободен только потому, что тетка оформила надо мной опекунство и выхлопотала мне гражданство Объединенного Королевства. Нет, она не знает правды. Я ей сказал, что мама и отец были отравлены. Газеты это именно так подали. Пока я был маленьким и не отвечал на теткины выпады, она… Она бы меня не выдала. А месяц назад начались нападки и вопли: «Вали в свой сраный гитлерюгенд, ублюдок! Не желаю больше тащить тебя на своей шее!»
Он резко затушил окурок о деревянный борт кузова и вышвырнул его наружу, в пузырящиеся лужи. Поднял на друга заплаканные глаза и вдруг улыбнулся – как прежде, задорно и легко.
– Вот так, Пит. Зацени, какой я крутой герой комиксов. Типа того мужика с жабрами или Халка. Охренеть какой страшный и опасный. Прям как секретная разработка русских. Меня отловит полиция, вернет к тетке, а она меня это… экст… эстрак… Тьфу! Короче, вернет на родину, а там…
– Стив знает, что тебе нельзя домой?
– Знает, что, если меня выдадут, я не жилец. Я сказал ему, что был свидетелем политического убийства. Он поверил. И он меня не сдаст.
– Зато я прямо сейчас побегу тебя сдавать! – Питер сделал страшное лицо. – В обмен на конфеты. Те, длинные, полосатые.
Йонас покосился на него и вдруг рассмеялся.
– Я бы тебя понял. Они охренительно вкусны! – выдал он, отсмеявшись, и уже серьезно добавил: – Пит, спасибо, что выслушал. Жить с этим… очень погано. Спасибо, что ты рядом. И спасибо тебе за то, что ты добр к Офелии. Это очень важно для меня. А для нее – куда важнее.
Питер подтащил к краю кузова два ящика, они с Йонасом уселись плечом к плечу. Молчали, смотрели на дождь. Лу проснулся, выбрался из бейсболки и залез к мальчишкам, пристроившись между ними. Питер думал о тысяче видов дождя и о том, как их различает его друг: на вкус? По запаху? А может, по ощущению, которые вызывают падающие на кожу капли?
– Йон, а междумирье… На что оно похоже?
– Сложно описать, но я попробую. Представь себе, что ты идешь к здоровенному полигону. Выжженному и пустому, там только пыль и камни оплавленные.
– Это после того, как то секретное оружие рвануло?
– Ах-ха. Ну вот, ты идешь по мертвой земле, а потом понимаешь, что под ногами трава, слышишь пение птиц. Не таких, как у нас, – и понимаешь это, и пугаешься. Присаживаешься на корточки – а под ладонями цветы, теплый мох, поведешь рукой – пальцы ощущают кору деревьев. Сперва это будто кажется, ты проходишь сквозь это, как через миражи. А потом воздух будто сгущается, сопротивляясь тебе все сильнее, но если ты идешь дальше… Начинаешь видеть, что ты не на пустыре вовсе, а в лесу. И небо над тобой зеленоватое, как будто в него врастают деревья. Они такие громадные, что верхушек не видно. Земля податливая и мягкая, неутоптанная, ее веками создавали опадающие листья. Слой за слоем, год за годом – только листва и травы. И звуки по-другому слышатся, как будто на фоне полной тишины, без фонового шума. Там почти нет ветра, Пит. И ты оборачиваешься – а лес этот повсюду, нет за спиной пыли и камней, мимо которых ты прошел. Только кто-то повязал оранжевые ленты вокруг стволов деревьев там, где находится путь обратно.
– А если с другой стороны подойти к этому месту? Ну, к полигону.
– Будет то же самое: вдруг окажешься в лесу, если не испугаешься, что воздух сопротивляется и не хочет пускать. И позади тебя будут болтаться оранжевые ленты.
Мимо грузовика в мастерскую по лужам прошлепал Стив. Махнул мальчишкам рукой. Лу встрепенулся, взобрался на коленку Йонаса и показал Стиву вслед средний палец.
– Дурень, – проворчал Йон. – Я замотался ему объяснять, что это не приветствие.
Питер беззвучно рассмеялся, закрыв лицо ладонями.
В мастерской включилось радио. Мальчишки переглянулись, услышав знакомую песню Бена И. Кинга, и негромко запели ему в унисон:
– «Если с неба, что над нами, осыпятся звезды… Если горы обрушатся в моря, я не заплачу, я не испугаюсь, я слезинки не пролью. Пока ты рядом со мной, пока ты рядом… О, друг мой, друг мой! Будь со мной, оставайся со мной. Будь со мной. Какая бы ни стряслась беда – будь со мной. Будь со мной всегда…»
[5]
Глава 24
В дверь деликатно постучали, и женский голос негромко окликнул: – Питер?
– Заходи, мам.
Странно, что она начала стучаться, когда приходила в его комнату. Как будто испытывала чувство вины за наказание, которое последовало за бегство из дома в Дувр. Велосипед был прикован на цепь с замком в сарае, Питеру запретили отлучаться без сопровождения дальше ворот усадьбы. Теперь сын целыми днями сидел за рисунками в своей комнате или торчал у пруда, играя в мяч с русалкой или показывая ей картинки в книгах.
Оливии Палмер казалось, что муж приковал на цепь не велосипед, а собственного младшего сына. Питер за пару дней похудел, осунулся. Агата говорила, что брат по ночам не спит, разговаривает сам с собой. Можно было бы и проверить это, но миссис Палмер не хотелось обижать сына еще и вторжением в его ночную жизнь. Судя по тому, с какой скоростью Питер читал одолженные в библиотеке книги, ночами его мучила бессонница. Радовало одно: он досыпал днем.
Миссис Палмер вошла в комнату, огляделась по сторонам. Всюду царил идеальный порядок, лишь по письменному столу были разбросаны карандаши, ластики и точилки. Сын с баночкой краски, кистью и моделью яхты в руках сидел на подоконнике, подвернув под себя ногу.
– Привет, милый, – улыбнулась Оливия Палмер. – Я с самого завтрака тебя не вижу, а уже скоро ужин.
– Я спал, мам. И не голоден, – честно ответил Питер.
Она села рядом с ним на стул, поглядела обеспокоенно.
– Сынок, я хотела предложить тебе выбраться в город со мной. Сидишь дома целый день, тихий как тень. Я понимаю, что тебе грустно. Может, в пекарню съездим? Или в кафе посидим. Ты и я.
Питер пожал плечами, не сводя глаз с модели яхты. Тонкая кисть в его пальцах медленно двигалась, нанося на киль яхты темно-синюю краску.
– Не хочется в кафе? Тогда мы можем взять напрокат лошадей и покататься верхом. Как тебе такая идея?
– Спасибо, мам.
