И тут Питер не выдержал и заорал так, что где-то рядом захлопали крыльями перепуганные спросонок птицы:
– Сам ты баран! Я ей помочь хочу! Я из себя циркового шута делаю только для того, чтобы она чувствовала поддержку! Я не хочу выступать, я не хочу, чтобы Офелии было плохо, но… Да дебил ты, немец чертов! Если я ее перестану поддерживать, ее заставлять будут делать все то же самое! Но через силу! И таскать в гробу с водой по стране, но уже без меня! Понял? Ты, кретин, понял? И не смей меня винить, не я ее поймал и приволок сюда! Я единственный хоть что-то пытаюсь для нее сделать! А ты только со стороны смотришь и ерничаешь!
Лу, возмущенный тоном, которым Питер разговаривал с его Йонасом, неожиданно подскочил сзади и укусил мальчишку за щиколотку. Питер вскрикнул, швырнул фонарь в траву и побрел через поле к дороге, утирая рукавом набегающие слезы. Высокие стебли вились у ног, словно стараясь задержать мальчишку, требуя вернуться обратно. Питер то и дело спотыкался, потому что почти ничего не видел в обступившей его тьме. Хотелось реветь в голос, но Питер Палмер помнил, что он не девчонка и уже не малыш. Сейчас он был маленьким отважным танком, который торил себе дорогу, оставляя за собой руины.
Воздух пах сыростью и растущей по берегу ручья мятой. Ветер сильной прохладной ладонью вытирал мокрые щеки Питера. Скрипели за спиной ветви старых кряжистых ив, изредка протяжно вскрикивала выпь. От ее воплей тянуло припустить бегом, но Питер боялся упасть и сломать ногу об одну из кочек или рытвин, потому лишь ускорил шаг. Он ненавидел дурацкую птицу с ее мерзким голосом, ненавидел темноту, кочки и бурьян, ненавидел мяту – о, этот гадкий запах зубного порошка! Но больше всех Питер ненавидел безвыходную ситуацию, в которую попал подневольно.
«Разорваться, пытаясь быть одновременно хорошим другом и достойным сыном? – зло думал он. – Да раз плюнуть!»
Йонас догнал его на середине пути к усадьбе. Подбежал, шмыгнул носом, сунул в руку фонарь.
– Пит, погоди.
– Оставь меня в покое! – огрызнулся тот.
Друг с силой дернул его за рукав надетой поверх пижамы куртки, заставляя развернуться и посмотреть ему в глаза.
– Выслушай. Обижаться ты мастер, я и так помню. Только это не решит проблему Офелии. Ты хочешь, чтобы ей было хорошо?
– Больше всего на свете, – сквозь слезы честно признался Питер.
– Вот тогда слушай. – Йонас перешел на шепот, словно боялся, что они с Питером не одни гуляют по ночам. – Ее надо отпустить.
– Но как?
– Довезти до реки. Большой, полноводной реки, а не нашего жалкого ручья или закатанной в подземные трубы Дуэ. И выпустить там.
Питер всхлипнул, еще раз прошелся рукавом по лицу.
– Кто это сделает и как?
Йонас снял с плеча Лу и усадил его во внутренний карман ветровки.
– Я что-нибудь придумаю, Пит. Завтра мы со Стивом уедем на пару дней, и я постараюсь в дороге все обдумать.
– Ты куда?
Йонас неуверенно помялся, но все же ответил:
– У Стива на севере есть приятель, который может помочь мне с документами. Чтобы я мог отсюда уйти и жить самостоятельно.
– Тебе тринадцать…
– Через два месяца исполнится четырнадцать. А если получится, то по документам мне будет шестнадцать. Пит, так надо. Или я уйду далеко отсюда, или меня найдут, и все будет совсем плохо.
«Ты меня бросишь», – хотелось сказать Питеру, но горло сдавило спазмом, и он не мог проронить ни звука.
– Выше нос, – слабо улыбнулся Йонас. – Я же не прямо сейчас исчезну. Послушай еще… Я был неправ. Ты все верно делаешь, Пит. Просто ситуация сама по себе дерьмовая. Не оставляй Офелию. Я придумаю, как ее вытащить. Друзья?
– Друзья, – согласился Питер, и они звонко хлопнули друг другу по ладоням.
Возле усадьбы Палмеров Йон вытащил из кустов спрятанный велосипед, махнул рукой на прощанье и укатил в сторону Дувра. Питер проскользнул через калитку черного хода, пошел по тропинке между кустами жасмина и розами. Розы без Йонаса чахли, их лепестки увядали по краям и быстро осыпались. Вот как им сказать, что Йонас больше не придет за ними ухаживать?
– Мама вас любит, – в утешение цветам прошептал Питер. – Будьте хоть немного благодарны…
У дома Питера ожидал неприятный сюрприз: на крыльце и в окнах первого этажа горел свет, и миссис Палмер нервно ходила туда-сюда, кутаясь в длинный шелковый халат. Мальчишка уронил фонарь и замер посреди тропинки, не зная, что делать.
– Господи, Питер! – разнесся над спящим садом взволнованный мамин голос. – Где ты был? Отец вызвал полицию. Мы так волновались!
Она обняла его, прижала к себе, поцеловала в щеку, в макушку, в нос, расплакалась. Питер молчал. Его всего трясло, но не от холода, а от страха. Мальчишка, как умел, молился про себя об одном: лишь бы Йонас успел уехать, лишь бы полиция его не заметила…
Глава 28
– Поговори со мной, – в сотый раз попросила миссис Палмер. – Позволь мне тебе помочь. Питер только вздохнул и вернулся к созерцанию рисунков на обоях в кладовой. Их было много, все сделаны во время отбывания наказания. Вот эти он сам рисовал, этот точно Агаты, а вон те, скорее всего, авторства Ларри. Традиция незаметно брать с собой карандаш, когда звучало грозное родительское «Марш в кладовку!», прижилась среди детей Палмеров. Не все же пересчитывать стоящие на полках банки с консервированными фруктами и овощами и дремать, сидя на мешке с картошкой. И не вышло бы у Питера сегодня посидеть: отец за ночную прогулку на совесть всыпал младшему сыну ремня.
«Вот смешно, – подумал Питер. – Вечером гости приедут, а я за столом стоять буду. Сказать им, что ли, что я так горд за Офелию, что стою в честь нее? Не, скажу, что поспорил с Ларри на фунт, что я до ночи не присяду, а он не будет курить, ругаться с Агатой и обсуждать за столом политику».
– Сынок. Посмотри на меня хотя бы.
Он повернулся, несмело поднял на маму глаза. Боялся, что она снова будет плакать. Будто не Питер улизнул на пару часов посреди ночи, а кто-то умер. Она так рыдала ночью, что перепугала собак, и те подняли страшнейший шум. Отец долго извинялся перед полицейскими, благодарил их за бдительность, а потом устроил Питеру «аз воздам».
– Мам, я виноват, – пробубнил Питер, глядя в ее разнесчастные глаза. – Я виноват, наказан, и больше мне сказать нечего.
Это было чистой правдой: прощение он уже попросил у всей семьи и у полисменов тоже, а рассказывать, где он был ночью, не собирался вообще. Потому что Йонас тоже был его семьей.
– Расскажи, куда ты ходил, – умоляла мама. – Пожалуйста, доверься мне. Я не буду тебя ругать, родной. Я только хочу помочь.
– Я просто ходил по дороге, – заученно ответил Питер. – Мне приснился дурной сон, я не мог заснуть, ну и решил пройтись.
