Хотелось помочь. Не словами, а чем-то другим. Чтобы Йонас хоть на минуту перестал быть таким… застегнутым на все пуговицы до хрустящего накрахмаленного воротника. И Питер остановился у двери своей комнаты и просто улыбнулся:
– Йон, сделай лицо попроще. И заходи первым.
Йонас толкнул дверь и буркнул, переступая порог:
– Ни о чем рассказывать не буду. Не проси.
Заслышав знакомый голос, пикси в коробке под кроватью отозвался пронзительным писком, кубарем вылетел на середину комнаты, рассыпая конфетные фантики, которые он зачем-то тащил с собой. Йонас улыбнулся, присел на корточки, и фиолетовый малявка с рыжим хохолком радостно бросился к нему в ладони.
– Привет, дуралей, – нежно сказал Йонас. – Я тоже скучал.
Лу тыкался макушкой ему в ладонь, ворковал нараспев, потом обхватил лапками запястье и прижался, заставив Йона замереть. Мальчишка расстегнул рубаху и посадил пикси за пазуху. Солнечный свет плескался в его зеленых глазах, и Питер подумал: «Когда случайно удается схватить солнечный луч, в тебе само начинает вырабатываться счастье».
– Теплый такой, – смущенно сказал Йон. – Как камень, нагретый апрельским солнцем. Я-то думал – все, не увижу его больше… Пит, спасибо тебе огромное. Где ты его нашел?
Питер понял, что смотрит на все это, растянув рот до ушей. А и пусть! Когда получилось подарить хоть немного света, можно позволить себе глупо выглядеть.
– Пойдем в оранжерею, там все расскажу. И Лу легко спрячется, если взрослые придут.
На широком подоконнике, скрытом от посторонних глаз крупными листьями южных растений, было уютно. Мальчишки уселись, Лу свернулся калачиком на коленях Йонаса. И Питер рассказал, как нашел его в лопухах. Точнее, как Офелия его привела.
– Я и не знал, что они плакать умеют, – завершил свой рассказ он. – И знаешь, Йон… Он плакал, потому что потерял тебя, а я чуть не разревелся, что тебя нашли.
– Хныксы. Пит Цветочками Увит и Лу Жарит Камбалу, – усмехнулся Йонас, поглаживая рыжий пушистый хохолок пикси. – Мне пришлось его в канаву ссадить, когда понял, что от полицаев не удрать в темноте. Они с собакой были, Пит. Или она нашла бы нас вместе с Лу, или я увел бы ее от него. Я выбрал второе. Черт, ребята, то, что вы оба сейчас со мной… Это половина жизни. Когда меня привезли домой, а Лу так и не пришел, я чуть не рехнулся.
– Он все это время жрал мои конфеты, – бодро доложил Питер. – И рисунки смотрел. Единственное, ты уж прости, его пришлось Кеву показать. Но он не выдаст.
– Он хороший малый. Хоть и евреистый еврей.
Питер подавил смешок, пощекотал махонькую пятку Лу сорванной травинкой.
– Он про тебя то же самое сказал, забавно.
– Что я еврей? – ухмыльнулся Йонас.
– Не! Что ты хороший, хоть и немец. И я ему ничего о тебе не рассказывал. Я слово держу.
Йон тряхнул светлой челкой, поглядел в окно. В стекло билась пчела в ярко-оранжевых чулках из пыльцы. Солнце грело ладонь, птицы выводили в кронах деревьев целые мелодии. Хорошее лето. И грусть таяла под ясным взглядом июля как мороженое.
– Главное, что никто не прознал про Стива. Я им ничего не сказал про то, где был.
– Мы найдем способ передать Стиву, что ты в порядке, – пообещал Питер.
– Да он наверняка знает все из новостей. У него радио все время включено. А я все равно сбегу, – глядя на караван облаков, бредущий над садом, произнес Йонас. – Только продумаю сперва все. А пока буду с вами. Отрабатывать штраф, который выплатила полиции моя ведьма.
– А как же Офелия? – вырвалось у Питера.
– Я дал слово – и сдержу его. Она снова будет свободной.
Питер кивнул, не зная, что ответить. Йонас подставил солнцу свежие ссадины на щеке, прикрыл зеленые, как молодая листва, глаза и тихо, твердо сказал:
– Какой бы паршивой мне не казалась жизнь, в ней есть ты и Лу. И ближе вас у меня нет больше никого. Ах-ха! – неожиданно весело тряхнул волосами он. – И мы их всех переиграем! Безо всяких пенальти в дополнительное время, Пит! Ты в меня веришь?
– Больше чем в бога, Йон! – с жаром откликнулся Питер.
Глава 30
В тот день миссис Донован приехала раньше обычного. Йонас, Питер и Кевин сидели на мостках у пруда и уплетали домашнее мороженое, приготовленное миссис Палмер. Офелия плескалась рядом, играла с пупсом и подаренной ей новой лошадкой – деревянной, с цветастыми боками, покрытой блестящим лаком. Съездить за подарком в Дувр Питеру разрешил отец. Что держать сына взаперти, раз Йонас нашелся и все хорошо? Наказание за ночную отлучку Палмер-младший уже получил – и хватит.
– Мороженое – пища богов! – мечтательно сказал Кевин, приканчивая третий шарик с ванилью, посыпанный тертым шоколадом.
– Ах-ха, – согласился Йонас, щурясь на солнце. – Пит, мама у тебя богическая.
– Не «богическая», неуч, а божественная! – блеснул знаниями Кевин.
– Какая разница, смысл и так ясен, – встрял Питер. – Язык каждый год обогащается новыми словами, а старые забываются. Нам на уроках рассказывали про это.
– Кажется, слово «человечность» тоже скоро исчезнет, – сказал Йонас. – Оно слишком длинное и сложное. Его стараются запинать куда подальше. Заменить чем попроще.
– Это чем же? – заинтересовался Кевин, расчесывая укушенное комаром колено.
Йонас вытянулся во весь рост, лежа на дощатых мостках, прикрыл глаза.
– Ну смотри. Слово «выгода» короче и понятнее. Оно проще, чем человечность. Выгода – это когда тебе хорошо. А человечность – это когда ты свое «хорошо» транслируешь другим. Иногда себе в ущерб, но после этого ты чувствуешь облегчение.
– Это щедрость, Йон, – уточнил Питер. – Человечность все же сложнее.
– Но почему-то, когда говорят о чьей-то человечности, подразумевают, что кто-то совершает поступки, которые его неискренне приукрашивают, – настаивал на своем Йонас.
– Знаешь, это даже для меня сложно, – задумчиво произнес Кевин. – Человечность из много чего состоит. Щедрость – да. Еще туда входит доброта.
– Добры бывают и собаки, – фыркнул Йон.
– Ага. Тогда еще… – Кевин задумался еще глубже. – Тогда еще самопожертвование. Ты о нем говорил, верно? Когда отдаешь то, что нужно самому, но кому-то нужнее. Еще это бескорыстность. Когда отдал – и не ждешь, что оно к тебе вернется. А еще…
– Умение понимать, – оживился Питер. – Это когда мама приходит к тебе, не чтобы ввалить за разбитое окно, а чтобы понять, зачем ты кинул кирпич в стекло миссис Броуди.
Кевин аж подскочил на месте, затряс кудрями, соглашаясь:
– Да-да! Ты тоже швырял камень в окно этой склочной ведьме?
– Все швыряли, – успокоил его Питер. – Даже мой папа. Такой старой и злобной учительницы мир еще не знал.
