– Легко пообещать, – хмыкнул Питер.
– А ты попробуй не только пообещать, но и сделать. Как должны поступать взрослые.
– Я тоже не должен так говорить, но взрослые очень редко выполняют обещания, – ядовито сказал он, провожая взглядом рейсовый автобус. – Но еще чаще взрослые говорят одно, делают другое, а думают при этом вообще третье.
Тереза присела на корточки. Подол позади нее почти коснулся мокрого тротуара.
– Питер, я тоже взрослая. Но это вовсе не значит, что все одинаковые, – сказала она спокойно, глядя на мальчишку снизу вверх. – Ты уже большой парень, умеешь делать выводы. Но я прошу тебя: никогда не обобщай, когда речь идет о людях. И не торопись сделать вывод.
Вечером, уже засыпая под мурлыканье кота в изголовье кровати, Питер прислушивался к разговору дяди и тети в соседней комнате. Подслушивать было нехорошо, но Литтлы говорили как раз о нем и об Офелии.
– Фред, вдумайся, – торопливо шептала Тереза. – Это как вообще: отсылать сына из дома для того, чтобы тот не мешал причинять боль существу, к которому привязан? Объявлять мальца позором семьи, запирать его… И Оливия молчала! Оливия во всем потакает мужу! Это оттолкнет Питера от них, нельзя так!
– Прости, дорогая, но сестра твоя – тряпка. А от Леона я такого просто не ожидал. Прибыль прибылью, но так ломать собственного сына… – Голос Фреда Литтла звучал задумчиво. – У Пита доброе сердце, сильный парнишка растет. Я прежде считал его слабохарактерным, но теперь вижу, что ошибся. Встать на защиту русалки – это очень смело. Особенно пойти отцу наперекор.
– Он знал, ради чего это делал, – гордо сказала его жена. – У мальчика очень правильное представление о чести и бесчестии. Он защищал слабое, красивое, хрупкое создание. А Леон старательно рвет ту волшебную нить, что связывает детей дружбой. Что будет, когда она порвется?
– Одним порядочным человеком станет меньше. Тереза, я понимаю, что это чужая семья, но я считаю своим долгом вмешаться в ситуацию. Я поговорю с Леоном с глазу на глаз при первом же удобном случае.
«Мр-р-р-р», – подтвердил Пуфф, вытянув лапы и поигрывая вихрами на макушке Питера. Мальчишка улыбнулся, погладил кота, завернулся в одеяло и погрузился в сонные мечты. Бристоль уже не казался ему отвратительным местом, а серый цвет – скучным.
Глава 33
Питер честно держался два дня, потом попросил разрешения позвонить друзьям. Конечно, тетя Тереза позволила.
Он сидел на низком стульчике в коридоре, сжимая мокрыми от волнения ладонями телефонную трубку, и слушал, как за много миль от него капают длинные гудки. Наконец трубка защелкала и далекий голос Кевина произнес, растягивая слово:
– Ал-л-ло?
– Кевин, это я, Питер. Привет!
– Палмер! – восторженно завопил далекий приятель. – Ух, как же здорово тебя слышать! Знаешь, я уже начал думать, что тебя посадили в тюрьму. Где ты пропадаешь? Я звонил, но твоя мама сказала, что ты уехал, и разговор оборвался…
Питер рассказал. Поведал все честно, без драм и прикрас. Рассказал про то, как они с тетей и дядей гуляли по Бристолю, про большую библиотеку, про выставку картин Джона Симмонса, который одним из первых начал иллюстрировать фольклорные и фэнтезийные книги. Долго описывал башню Кабота и башню Уилса, рассказал, как сам по карте добрался до собора святой Марии в Рэдклиффе и что завтра дядя Фред обещал свозить его посмотреть на корабль-музей эпохи королевы Виктории.
– А еще мы планируем съездить в железнодорожный музей и в Клифтон, поглядеть закат с подвесного моста, – бодро отрапортовал Питер. – Я тут как турист прям! Завидуешь, ученая башка?
– Только этим и занимаюсь! – рассмеялся Кевин. – А я словил фингал под глаз. Абсолютно настоящий!
– Охренеть! – ахнул Питер. – Это кто тебя так угостил?
– Это Йонас учил меня драться! – Даже не видя Кевина, можно было догадаться по голосу, что того прямо распирает от гордости. – Хорошо, я без очков был! Отец записал меня в спортзал, когда я с синяком домой пришел. Будем с немцем вместе ходить. Только в разные секции.
– Йона стали отпускать из дома? – не поверил услышанному Питер.
– Ну… – Кевин замялся, трубка выдала короткий смешок. – Кажется, мне удалось очаровать его тетку. И уговорил ее отпускать Йона со мной.
– Что ты ей такого сказал-то?
– Что я щуплый мелкий очкарик-еврей, которого обижают все кому не лень. И которому очень хочется научиться постоять за себя. И что я боюсь один ходить в спортзал. И готов платить ее племяннику за проезд на автобусе, лишь бы он провожал меня на тренировку и обратно, – оттарабанил Кевин и захихикал.
– Ну вы даете! – восхищенно выдохнул Питер и добавил: – Черт, ребята, я страшно по вам скучаю. Как там Офелия? Йонас не говорил о ней?
– Не, он вообще неразговорчив эти дни. Зато курит много. Зачем он вообще это начал?
– Это уже его дело. Ты уж спроси у него про Офелию, будь другом.
– Вечером спрошу. Хочешь, мы тебе позвоним? Какой у твоей родни номер?
Питер позвал тетю Терезу, та продиктовала номер телефона, Кевин все записал, обещал позвонить завтра в шесть вечера, и мальчишки распрощались.
– Скучаешь по своим? – спросила Тереза из кухни, откуда щедро разливался запах запекаемой в духовке курицы.
– Да. Особенно по Йонасу и Офелии. Им не позвонишь же…
– А ты позвони домой, спроси у своих, как там твоя русалочка.
Питер не ответил. Общаться с домашними ему совсем не хотелось. «Они меня выгнали, – думал он, сжимая кулаки. – И вряд ли я должен по ним скучать. Разве что по Ларри и Агате, но они за меня даже не заступились. Трусы».
Если бы Питера не привезли в Бристоль против его воли, он бы смело сказал, что гостить у Литтлов ему нравится. Тетя невероятно вкусно готовила, с дядей можно было по вечерам играть в шахматы и обсуждать футбол. Телевизора у Литтлов не было, но Питера это не тяготило. Он слушал радио, гулял (особенно приятным было то, что Тереза запросто разрешала ему прогуливаться одному), читал книги про индейцев, поклонником которых неожиданно оказался дядя Фред. А еще он много рисовал. Изображал девочку, похожую на Офелию. Получалось все, кроме пышного платья с множеством оборок и лент, потому Питер рисовал ее в чем-то более простом. Терезу его рисунки очень заинтересовали. Она подолгу рассматривала их, спрашивала, кто изображен, а однажды за ужином сказала:
– Зайчик, ты очень талантлив. Из тебя вырастет прекрасный художник. Не бросай рисовать, пожалуйста.
Питер так обрадовался, что простил тете даже ненавистного «зайчика». Сдержанная похвала Терезы была ему невероятно приятна. Дома до его рисунков особо никому не было дела. Разве что Агата иногда просила нарисовать «что-нибудь миленькое», и он рисовал ей картинки с играющими бишонами. Еще его рисованные истории любили одноклассники, но мнение близких для мальчишки было гораздо важнее. На радостях он нарисовал портрет тетушкиного кота – и вызвал искренний бурный восторг.
