– Почему же тогда у вас такой подавленный вид?
Граф подлил себе еще немного вина.
– Потому что мы не можем официально обвинить Мартинели в убийстве моей клиентки. Достаточно веская причина, не правда ли?
– Он оказался слишком хитрым для нас, – меланхолично проговорил Пикар, по-прежнему созерцая потолок.
– Не сложно доказать, что он был в Берне той ночью – мы в состоянии сделать это без показаний Троллингера, – продолжал Граф. – Но у нас нет доказательств, что он совершил убийство.
– Вы все-таки подозреваете его?
– Да, когда я думаю о нем, я всегда вспоминаю только его кличку, а не имя.
– Да, его прозвище Шмид, а иначе «Щука» – замечательно подходит ему.
– Он страшно им гордился. Люсет Дион жаловалась, что раз сто слышала историю о том, как Говард заработал свою кличку – тогда он приехал на лето в Монтре и неплохо проводил время вместе с Бартоном и другими мальчишками.
– Щука, если вцепится, то ни за что не выпустит?
– Когда такие парни поддаются искушению, они превращаются в безжалостные машины смерти. Своего не упустят. Еще по пути в Берн сообщники решили, что Бартон должен всегда называть Говарда Шмидом – ведь если бы он оговорился и назвал его настоящим именем…
– Да, господин Мартинели все продумал, ничего не забыл. Очень ловкий малый для любителя.
– Я хотел бы, чтобы вы перестали называть его ловким, – раздражением произнес Граф.
– И, тем не менее, он был весьма ловок. Вероятно, убил девушку собственным пистолетом – очень удобное тупое орудие убийства, легко помещается в карман – и сильно испачкал в крови рукоятку и перчатку. Но никаких пятен не осталось. Должно быть, он снял перчатку и, обернув руку носовым платком, стал потрошить сумочку – ему пришлось опустошить ее, чтобы имитировать нападение грабителя. Ни единого отпечатка пальцев ни внутри, ни снаружи сумочки; ни единого пятнышка крови на том костюме в чемодане, который для вас упаковали в Шпицхорне.
– Я все это знаю.
– Вас, конечно, не слишком интересуют мелкие, грязные детали – они больше по вкусу нам, бедным старым профи. Мы их любим. Он, должно быть, засунул все содержимое сумочки госпожи Шафер себе в карман – в левый карман – вероятно, чтобы не перемешать их со своими собственными вещами. Отыскав подходящее местечко, где-нибудь в горах или в лесу, он выкинул все. Все… – повторил Пикар, спустив ноги с кресла и выпрямившись. – Кроме этой штучки.
Лейтенант извлек из кармана небольшую деревянную коробочку, сдвинул крышку и позволил Графу взглянуть на маленький белый объект, защищенный толстым стеклом. Граф тупо уставился на вещественное доказательство, не веря своим глазам. Это был прямоугольник – примерно полтора дюйма в ширину и два в длину, причем два угла были слегка скруглены; посредине красовалась то ли стилизованная заглавная буква, то ли чья-то монограмма.
– Это лежало в его кармане, – пояснил Пикар. – Вероятно, он думал, что это бумажные спички, и часто дотрагивался до них, но так ни разу не посмотрел, что это такое на самом деле, – потому и не выбросил.
– Она показывала мне это. Это ее штопальный набор, – произнес Граф слабым голосом.
– Она показывала его квартирной хозяйке и уборщице из меблированных комнат. Чудесная маленькая вещица. Великолепная гладкая поверхность – на ней сохранились отпечатки ее пальцев… и его тоже.
– Пикар, черная твоя душа, почему же было не начать с этого, – воскликнул Граф.
Пикар сосредоточенно закрыл деревянную крышечку и вернул коробочку в карман. Закончив эту безумно сложную операцию, он ответил с невинным видом:
– Я собирался, но вспомнил, что рутинные методы нагоняют на вас тоску.
Несколько минут спустя подвывающий от смеха Пикар удалился. Граф спустился в лабораторию.
Доктор Троллингер, с интересом изучавший увеличитель, грузно повернулся к нему – так медленно и тяжело двигается старый усталый буйвол, пытающийся взглянуть на человека, который подошел к его загону.
– Все в порядке, доктор.
– В порядке?
– Полиция не будет вызывать вас в качестве свидетеля. Они нашли более убедительные доказательства. Другая сторона тоже не станет вас беспокоить, ради собственной же выгоды. Вы легко отделались, доктор. И против госпожи Дювалье обвинение больше не выдвигается.
Стараясь удержаться на внезапно ослабевших ногах, Троллингер прислонился к стене. Последовала довольно продолжительная пауза, наконец доктор обрел дар речи:
– Господин Граф.
– Да, доктор?
– Впредь я хотел бы выступать в роли вашего консультанта; причем желательно – на дружеской основе, без гонорара.
– Без гонорара, – рассмеялся Граф.
– Если, конечно, получу разрешение пользоваться этой лабораторией.
– Она в вашем распоряжении, так же как и весь дом.
– У вас здесь очень спокойно.
– Вам понравится моя жена.
Троллингер вытащил пачку банкнот из бумажника.
– Могу я попросить вас вернуть это господину Говарду Мартинели? Теперь я буду сам заботиться о своей пациентке – в больнице Святого Дамиана.
Граф вытащил из пачки два стофранковых билета.
– Помилосердствуйте, доктор! Вы возились с Бартоном Мартинели три недели.
Троллингер взял банкноты.
– Возможно, на них я имею право.
– А прочие я отошлю адвокату Мартинели – от неизвестного. На этом этапе следствия у обвиняемого обычно появляется масса сочувствующих. Так уж заведено.
Когда доктор ушел, Граф вернулся в библиотеку. Стоял приятный, прохладный августовский вечер – предвестник одной из первых прохладных ночей. Впрочем, после пятнадцатого августа в Берне часто бывает прохладно.
В очередной раз заверещал дверной звонок. Граф приготовился послать к дьяволу любых гостей, но увидев в дверях морщинистое лицо Антуана, покорно спросил:
– Что случилось? Кто это?
– Господин Граф.
– Ну?
– Там дама.
– В самом деле?
Антуан беззвучно протянул поднос с визитной карточкой.
Глава 21
На этом ставим точку
В кабинете почему-то было темно. Перешагнув через порог, Граф протянул руку к выключателю, но его ночная гостья настойчиво попросила:
– Пожалуйста, не включайте свет. Я просила вашего дворецкого не делать этого.
– Почему вы не садитесь, госпожа Мартинели?
– Я зашла всего на минутку.
