Беата задумчиво рассматривала замок Люциуса Лафранчи.
– Эти отпечатки писем дяди Клауса ужасно расстроят отца. Лучше, чтобы он о них не узнал.
– Не слишком ли вы его опекаете?
– Иронизируете?
– Вовсе нет.
– Он их не заметил – и слава богу. Бедный папа, он такой чувствительный! Господин Граф, у меня появилась еще одна мысль.
– Приятная?
– Совершенно ужасная, но, по крайней мере, не затрагивающая нас с вами… Предположим, что госпожа Гаст обнаружила следы письма, прочитала их и вырвала гравюру и защитный листок, а теперь шантажирует этим тетю Анну.
– И что же, по-вашему, написал Клаус Одемар? Для шантажа годится не всякая информация.
– Ну, например, он узнал что-нибудь… неприятное о тете. Но тогда он не решился послать ей письмо – надеялся обсудить некий инцидент при встрече. Но больше им не суждено было увидеться… Он умер.
– Мне казалось, они дружили.
– Возможно, она натворила что-нибудь до того, как они поженились.
– А если после?
– Нет. Они почти не разлучались до того дня, когда ему пришлось отправиться в Берн по делам, оставив ее с Леоном в Париже. Даже я замечала, что дядя Клаус любит ее.
– Значит, госпожа Гаст шантажирует вашу тетю не Леоном, а своим прошлым? Или прошлым госпожи Одемар?
– Больше я ничего не могу придумать, если, конечно, вы не ошиблись, и отпечаток письма дяди Клауса существует на самом деле.
– Значит, это госпожа Гаст вытолкнула кузена Матиаса из окна?
Глаза Беаты расширились от ужаса и изумления.
– Умышленное убийство? Мне это и в голову не приходило!
– Но ваш отец не хотел бы выносить сор из избы, не так ли? – Граф внимательно посмотрел на девушку.
– Если произошло умышленное убийство, то, конечно, оно должно быть раскрыто!
«Что же все-таки роднит Беату с бабушкой Одемар? Надменная дама наверняка прикрыла бы семейное убийство. Да и Фридрих Одемар постарался бы похоронить тайну в четырех стенах. А Беата?»
Граф взял у Беаты зеленый томик.
– Я только положу ее обратно в ларец, а затем мы поднимемся наверх и продолжим наши поиски.
– Вы ничего не узнаете от тети Анны или госпожи Гаст. Они снова спрятались в свои раковины.
– Все равно мне интересно взглянуть на них.
Они вошли в библиотеку. Граф направился к столу и положил сборник гравюр в инкрустированный ларец. Задержавшаяся в дверях Беата окинула взглядом шкафы с книгами и спросила:
– Так вы в самом деле собираетесь искать гравюру?
– Должен заметить, что теперь у меня лучшее представление о том, где ее искать.
– Ее будет легче найти, если не Леон прятал ее. Ведь разум ребенка действует так нелогично. Господин Граф, вы хотите начать поиски здесь? Это же титаническая работа… перерыть все эти книги.
– Сказать откровенно, я бы предпочел, чтобы ваш отец сам нашел ее.
Беата тихо произнесла:
– Но вы должны подсказать ему, где искать.
– Возможно, этого и не потребуется. Меня сейчас больше тревожит вот какой вопрос: официальная часть моего визита завершена, мы вышли из гостиной и теперь, по логике вещей, мне надлежит отправиться восвояси, но как же осмотр дома? Не слишком ли удивятся Анри или другая прислуга, встретив меня где-нибудь на лестнице?
– Разве вы не возьмете меня с собой?
– Ну, нет. Я не хочу вовлекать вас в свою своеобразную деятельность, Беата Одемар. Вам следует, образно говоря, умыть руки – например, поиграть на фортепьяно.
– Играть на фортепьяно? Вы это серьезно?
– Вполне, я бы с удовольствием послушал ту фугу Баха, ноты которой стоят на пюпитре инструмента.
Беата с удивлением взглянула на него.
– Я чувствую себя, как на детской вечеринке, когда фокусник предложил мне посмотреть на карту в его руке, а потом вынул ее из моего кармана.
– Мои рукава тоже подвернуты, уверяю вас.
– Чувствуется, что вы несколько напряжены.
– Разве? Жаль, если это заметно.
Они вышли из библиотеки, прошли через холл и поднялись по лестнице. Граф заметил:
– Какой тихий дом. Поглощает звуки.
– Я начинаю ненавидеть его. Вероятно, мне следует подумать о переезде еще до того, как может умереть мой отец.
Они дошли до квадратной площадки, над которой в своей нише царила Психея, и поднялись в обширный верхний коридор. Дом действительно уничтожал любой шум. Из открытых дверей гостиной едва доносились звуки голосов, хотя, как выяснилось, там находились пятеро обитателей дома. Возле камина, чуть ближе к окну, был накрыт чайный стол, и старик Анри, в отсутствие Беаты, разливал чай и раскладывал кексы. Эмма Гаст занимала то же место, что и вчера, перед ней стоял поднос. Леон устроился рядом, а Анна Одемар – в неизменном кресле на колесах – заполняла дверной проем своего будуара: складная подножка откинута и поддерживала ноги, колени скрыты шелковой юбкой.
Леон трудился над картонной головоломкой и не обращал внимания на происходящее в комнате. Карсон, стоявший на закрытом балконе, ответил на кивок Графа и затем вновь уставился на улицу.
Беата с официальной улыбкой объяснила появление нежданного гостя:
– К нам зашел господин Граф, он принес отцу книги. Я убедила его подняться и выпить чаю.
Анна Одемар повернула голову, продемонстрировав весьма обаятельную улыбку.
– Я так рада.
Граф коснулся ее руки и поклонился Эмме Гаст, которая следила за посетителем от самой двери. Женщина кивнула в ответ. Анна Одемар прощебетала:
– Вы вовремя пришли, а то Анри уже собрался убирать все, – и, предлагая гостю присесть, постучала по спинке кресла, стоявшего между нею и камином. Беата уже заняла соседнее – то же, что и вчера – и начала наливать чай себе и гостю.
Анри протянул ему чашку и тарелку. Граф пил чай, жевал кекс, непрестанно наблюдая за сухонькой пожилой женщиной, погруженной в свое рукоделие. «Почему Беата думает, – задал он себе вопрос, – что она снова спряталась в свою раковину?» Госпожа Гаст напоминала небольшого настороженного лесного зверька. Граф отметил упрямый лоб, тонкие, плотно сжатые губы; ее правильной формы голова под ровными волнами серых, как сталь, волос свидетельствовала об интеллекте. В своем невыразительном сером платье она выпадала из всего уклада жизни особняка. Граф подумал, что эта маленькая женщина чем-то похожа на скалу, затерянную в цветущих джунглях.
– Мы приходили вчера вечером, чтобы повидаться с вами, тетя Анна, но вы уже легли… – начала Беата.
– Доктор рассказал нам сегодня утром. Как печально! Вы, господин Граф, проявили вчера вечером редкую самоотверженность. Впервые мы пьем чай без дорогого Матиаса, и я рада, что вы с нами. Вы хоть немного скрасите его отсутствие. Нам так его не хватает.
