Я думал, одиночество и уединенность дадутся мне легче, или по крайней мере легче, чем моим предшественникам из числа разоблачителей. Разве не был каждый шаг в моей жизни своего рода подготовкой к этому решению? Разве я не привык быть один после всех этих лет тишины и завороженного сидения перед экраном? Я был хакер-одиночка, начальник ночной вахты, хранитель ключей от пустого офиса. Но я был и живой человек тоже, и отсутствие единомышленников переживал тяжело. Каждый день для меня стал борьбой, каждый день я терпел поражение в попытке примирить мораль и закон, долг и желания. У меня было все, чего бы я ни желал: любовь, семья, успех – гораздо больше, чем я заслуживал. Я жил в Эдеме, в райских кущах, – и лишь один плод был для меня запретным. Казалось бы, что проще? Просто подчиняйся правилам!
Информация, которую я намеревался раскрыть относительно массовой слежки в моей стране, была настолько взрывной и при этом настолько специфической – по технической части, – что я сомневался, буду ли понят в полной мере. Вот почему я решил, что, выйдя к публике, мне необходимо иметь при себе документы. Способ раскрыть засекреченную инициативу по слежке – это, наверное, просто указать на факт ее существования, но способ раскрыть секретное программное обеспечение – это показать принципы его работы, столько файлов агентства, сколько понадобится, чтобы охватить масштаб злоупотреблений. (Хотя я знал, что покажи я хоть один PDF-файл, мне грозила бы тюрьма.)
Угроза правительственного возмездия тому лицу или сайту, который опубликует мои данные, сначала привела меня к решению опубликовать их самостоятельно. Это было бы наиболее удобным и безопасным способом: просто собрать документы, которые наилучшим образом отражали мои беспокойства, выложить их в Интернет в неизмененном виде и распространить ссылку. Но причина, почему я не воспользовался этим способом, была в аутентификации. Уйма людей публикуют «засекреченные тайны» в Интернете каждый день, многие из них – о путешествиях во времени и инопланетянах. Я не хотел, чтобы мои собственные откровения, такие невероятные, были свалены в одну кучу с внеземным вздором и потерялись среди записок психов.
С самого начала было ясно, что я нуждался, а публика заслуживала, чтобы кто-нибудь, человек или учреждение, поручились бы за подлинность документов. Еще мне хотелось, чтобы у меня был партнер, который рассчитал бы потенциальные риски, вызванные разглашением секретной информации, и помог мне дать к ней разъяснения, поместив ее в технологический и юридический контекст. Я полагался на себя в том, как я объявлю о проблеме массовой слежки и поясню принципы ее работы, но мне надо было положиться и на других людей, если я хочу эту проблему решить. Независимо от того, насколько настороженно в подобных вопросах я относился к другим институциям, меня еще больше настораживало, что я буду пытаться действовать сам по себе. Договоренность с какой-нибудь медиакомпанией защитила бы меня от обвинений в мошенничестве, подкорректировала бы мои возможные ошибки – личностные или профессиональные, осознанные или нет. Я не хотел, чтобы мои политические воззрения бросили тень на мою презентацию, ее восприятие публикой или масштаб разглашенных сведений. В конце концов, в стране, где каждый был под наблюдением, не было вопроса менее предвзятого, чем слежка.
Оглядываясь сейчас назад, я должен отдать должное Линдси, чье благотворное влияние установило идеологические фильтры на мои желания. Линдси потратила годы, терпеливо прививая мне понимание, что мои интересы и заботы не всегда ее – и уж точно не всего мира; если я имею на что-то свое мнение, из этого вовсе не следует, что кто-то должен это мое мнение разделять. Не всякий, кто был противником вторжения в частную жизнь, хотел пользоваться 256-битным шифрованием или отказываться от Интернета. То, что одного человека беспокоит как нарушение Конституции, может беспокоить другого как нарушение его права на частную жизнь или его супруга и детей. Линдси была моим ключом к пониманию истины, что различие в мотивах и подходах может только улучшить шансы на достижение общих целей. Она, сама о том не ведая, дала мне уверенность, чтобы одолеть свои мучительные сомнения и выйти к другим людям.
Но к каким людям? К кому? Сейчас может быть трудно вспомнить или даже себе представить, что в то время, когда я решил выступить, лучшим форумом «дующих в свисток» был WikiLeaks. В то время он был во многих отношениях традиционным изданием, хоть и скептически относящимся к государственной власти. WikiLeaks регулярно выкладывал публикации из ведущих иностранных газет – «Гардиан», «Нью-Йорк таймс», «Шпигель», «Ле Монд», «Эль Паис», публикуя документы с указанием источников. Работа, которую проделали партнеры этого новостного ресурса в 2010–2011 годах, навела меня на мысль, что WikiLeaks – наиболее ценный посредник, который способен привлечь к моим откровениям журналистов и послужить защитной стеной, если надо будет сохранить анонимность материалов.
Однако подходы WikiLeaks изменились после публикации разоблачений рядового армии США Челси Мэннинг – огромного количества секретных материалов об участии Америки в войнах в Ираке и Афганистане, о заключенных тюрьмы в Гуантанамо-Бэй, а также об утечке дипломатических телеграмм США. Ввиду очень сильного недовольства правительства и споров в СМИ вокруг помещенных на сайте материалов WikiLeaks решил поменять курс, и все последующие материалы шли так, как их получали – в первозданном, неотредактированном виде. Это значило, что WikiLeaks уже не отвечал моим потребностям. Размещение материалов там было равносильно самопубликации – путь, который я уже отверг как недостаточно эффективный. Я знал, что история, которую рассказывали документы АНБ о глобальной системе слежки, проводимой в глубочайшей тайне, была трудной для понимания. Это сильно запутанная история, с большим количеством технических подробностей, поэтому я все больше убеждался, что ее нельзя публиковать просто как «вброс документов». Лучший сценарий из возможных мог претвориться в жизнь только при терпеливой и внимательной работе журналистов, при поддержке многочисленных независимых изданий.
Хотя я чувствовал небольшое облегчение от того, что решил открыться непосредственно журналистам, что-то меня сдерживало, и я медлил. Большинство этих журналистов работали в престижнейших изданиях страны – в частности, газете «Нью-Йорк таймс». Но когда раздумывал о контракте с «Таймс», у меня возникали сомнения. Вместе с тем, что газета проявила желание доставить неудовольствие правительству США своими материалами в WikiLeaks, я вспоминал ее поведение в связи с одной важной статьей Эрика Лихтблау и Джеймса Райзена о тайной программе властей по незаконному прослушиванию телефонов.
Двое этих журналистов, собрав информацию из Министерства юстиции, сумели раскрыть один из аспектов STELLARWIND – слежку, инициированную АНБ после 11 сентября, – и представили написанную, отредактированную и перепроверенную статью, готовую к выходу из печати в середине 2004 года. На этом этапе главный редактор «Таймс» Билл Келлер из вежливости решил обсудить содержание статьи с правительством – чтобы услышать аргументы другой стороны, не будет ли публикация той или иной информации наносить ущерб национальной безопасности. В этом случае, как и в большинстве подобных случаев, правительство отказалось дать какое-либо объяснение, сообщив, что одна причина все-таки существует и она тоже засекречена. Администрация Буша указала Келлеру и владельцу газеты Артуру Сульцбергеру, не предъявляя никаких доказательств, что публикация «Таймс» о прослушке американских граждан в обход надлежащего ордера помогает врагам Америки и способствует терроризму. К сожалению, газета поддалась давлению и отвергла статью. Лихтблау и Райзен в конце концов напечатали ее, но спустя год, в декабре 2005 года, и только после того, как Райзен надавил на газету, объявив, что материал включен в его книгу, которая вот-вот должна выйти. Если бы статья вышла сразу же после написания, она наверняка повлияла бы на ход выборов 2004 года.
