Роберт внезапно отпустил мою руку, и по теперешней моей хрупкой оболочке прошла волна нечеловеческого холода, вынуждая поморщиться и задрожать. Но мое внимание неизменно было приковано к нему, к мужчине, который с гортанным стоном, пробирающим до мозга костей даже призрака, зарылся лицом в руки, так сильно растирая ими глаза, что после они стали кроваво-красными и непривычно… живыми. Словно этим тяжелым жестом он сбросил с себя какую-то маску, и сейчас на меня, точнее мое недвижимое тело, смотрел несчастный мужчина средних лет, постаревший вмиг из-за печальных не по возрасту глаз, из-за большого количества морщин на лице, с безумной тоской во взгляде и сумасшедшей обеспокоенностью, которая больше пугала, чем прельщала в данной ситуации.
– Я не думаю о чувствах других людей. Это не принято в бизнесе. Признаю, меня не интересовало твое эмоциональное состояние, но я делал все, чтобы с тобой ничего не стряслось физически. Блядь! И тут облажался… – сумасбродно протараторил он и растерянно вскочил с места, быстро проведя рукой по голове, превращая идеально уложенные русые волосы в неопрятный ежик. Затем Роберт замер около стены, задумавшись о чем-то своем, и, когда я уже было подумала покинуть комнату, резкий удар разрезал тяжелую тишину и картина упала со стены, разделяя аккуратно выведенный пейзаж Йорка и деревянную рамку. Капельки крови стекали по идеально белым обоям и пачкали дорогой пиджак, который мужчина тут же сбросил. Роберт вернулся на стул около меня, пряча поврежденный кулак, словно я могла бы его увидеть и отругать за излишнюю эмоциональность. – Не думаю, что моим действиям есть оправдание… Но если ты меня слышишь сейчас… я не соврал, что люблю тебя. Я на самом деле люблю. Люблю. С ума схожу… Дышать без тебя не могу… Наверное, впервые в жизни. Но выгнать тебя пришлось… Понимаешь, как я говорил раньше, передать компанию "ZoMalia" я могу только до послезавтра, и немцы пошли ва-банк… Они начали угрожать атаками СМИ и нападениями на наши офисы наемными протестантами… Начался бы всеобщий хаос, безработица, вплоть до закрытия компании. Мне нужен был твой громкий уход, потому что я точно знал – Артем караулит тебя, как чертова собака, и в какой-то степени это похищение спасло мою компанию… Блядь, но я не знал, что ты свалишься в обморок! Да еще этот ебанутый охранник! Вместо того чтобы дождаться моего прихода, доктора или подмоги, взял и уложил тебя в машину к Артему! Я ведь специально отозвал всю охрану с центрального входа, чтобы Фукс без проблемно мог увезти тебя… Естественно, мы проводили его машинами, как и планировали, до места пересадки тебя в авто, куда медленно поступал газ, и отвезли в больницу. Но план их был таков: шантажировать меня твоей смертью и быстро получить подпись. Артем клянется, что не планировал тебя убивать, урод… Блядь, что я опять несу?! Ты не приходишь в себя, а я рассказываю тебе детали похищения… – тяжелый удар уже поврежденной рукой превратил стоящий около кровати столик в груду осколков, а рана мужчины стала уже по-настоящему опасная, так как кровь заливала пол тонкой, но уверенной струйкой. – Доктор говорит, что с тобой все хорошо и ты просто не хочешь просыпаться… На нервной почве у тебя случилась какая-то херня с легкими, что-то вроде спазма, но все уже позади – ты здоровее многих из нас. Кстати, ты не беременна… – мужчина грустно усмехнулся, глядя, как ускорилось мое сердцебиение на мониторе, и обмотал саднящий кулак в и так испорченный пиджак, прежде чем с досадой спросить: – Наверное, ты рада, да? Нахрена тебе потомство от такого душевнобольного? Ты ведь дни считала, чтобы уйти от меня… Блядь, даже этот Павел оказался чист и подходит тебе больше, – глаза Роберта вмиг потускнели, и он с надеждой взглянул на мои закрытые веки, словно ждал, что они внезапно распахнутся и я скажу ему что-то важное… Но ничего не происходило, поэтому он… снова свалился на колени передо мной и принялся нежно покрывать руку поцелуями, посылающими в мое тело сигналы, что еще несколько минут – и меня затянет обратно… И тут произошло нечто невероятно: пока я всеми силами пыталась сопротивляться призыву, вдруг увидела, как на лице мужчины блеснуло что-то похожее на драгоценный камень или льдинку… Нет, это просто не могла быть слеза! Но это была именно она… Маленькая капелька воды неумолимым потоком снесла всю его чванливость, грубость, ханжество, жестокость, самовлюбленность… прямо в лужу крови на полу, превращая ее в гремучую смесь или самое сильное заклинание. Этот его голос, выдранный из самых недр ада или глубинной ненависти к себе, из недр самокопания или осознания всех бренностей бытия, ударил мне прямо в душу, и после меня затянуло обратно ураганным вихрем. Я больше не сопротивлялась. Я нашла свою ниточку, и она все это время сидела передо мной. – Я люблю тебя больше жизни и поэтому, когда ты проснешься, дам тебе выбор: остаться или уходить. Такая девочка, как ты, имеет права быть самой счастливой. И я пойму и приму, если не рядом со мной… Ты достойна большего, Полина Мышка… моя любимая… моя маленькая… моя мышка… И именно поэтому ты обязана сейчас открыть глаза и сказать, как сильно ты меня ненавидишь лично, потому что я чертовски хреново произношу речи на похоронах! Слышишь меня?!
Глава 20
Звон в ушах был первым, что я услышала, придя в себя. С трудом приоткрыв веки, на каждом из которых словно лежало по тяжелому грузику, с ужасом заметила перед глазами белый потолок и услышала противный писк медицинских приборов, примешанный к общей неимоверной слабости в теле. Тут же попыталась вскочить, но рука, внезапно очутившаяся у меня на животе, категорически не позволила. Немного приподняв голову, я увидела ошарашенного Роберта, бледного, как стена, и замученного, словно все время перед приходом ко мне мужчина разгружал вагоны.
– Эй, мышка… Рад наконец смотреть тебе в глаза! Осторожнее! Ты вся в катетерах, – его шероховатая ладонь изучающе прошлась по мой скуле, оставляя за собой едва ощутимое электрическое покалывание. Белая панель справа от меня предательски запищала чаще, и Роберт самодовольно усмехнулся: – Знаешь, а твои подруги пытались запретить мне подходить к тебе… Кстати, пока ты спала, многое произошло.
– Я слышала… – прошептала я, не узнавая свой голос, больше похожий на сип опытной курильщицы. – Это так странно, я слышала твой голос… во сне. Будто по радио… а ответить не могла. Я помню не все, но про предательство твоего друга Артема запомнила хорошо. Он подонок, и мне… жаль.
Мужчина открыл рот, чтобы что-то сказать, и тут же его закрыл, нахмурив брови и сделав серьезное выражение лица.
– Прошу тебя, говори со мной открыто… – мой тихий голос был едва различим из-за шороха гардин от сквозняка, но Роберт, казалось, слышит каждое слово и серьезно обдумывает ответ. – Знаешь, я не хочу больше переживать, но это не значит, что все проблемы испарятся разом. Твой единственный шанс завоевать мое расположение – простой человеческий диалог.
Слова давались с трудом, словно каждая буква была выкована моим телом титаническими усилиями, но поговорить с Шаворским я должна была, и даже плохое самочувствие меня не остановит.
– Ты и это слышала, да? Странно… Хотя мне так только проще, – улыбнувшись, сказал мужчина, заставив аппарат снова позорно ускориться, а затем внезапно глаза его погрустнели и стали стеклянными, будто запуская внутри Роберта машину времени, проносящую прошлую жизнь быстрым печальным фильмом. – Знаешь, мне тяжело понять твою тягу к незнакомому мужчине, представившемуся отцом. Наверное, это потому, что я родился в полноценной семье… Мою маму звали Зомалия. Представь себе, Россия, еще не отошедшая от строя Советского Союза, а по городу ходит яркая представительница Африки. Можно только представить, каково ей было… В какой-то момент мама психанула и решила уехать обратно на родину, где остались ее семья и ребенок от первого брака. Отец, у которого уже был очень успешный бизнес, покидать страну не хотел, и в результате она сбежала, бросив мужа и сына… Говорят, она даже была беременна, но достоверность этих фактов отец не успел подтвердить. Понятия не имею, где она и как поживает, но мне, честно говоря, плевать. Если мы не нужны родителям, то и они нам не должны быть нужны.
