В этот момент я сидела в легкой бесформенной розовой хлопковой пижаме около окна и рассматривала птичек, расхаживающих по широкому больничному подоконнику за железной решеткой на десятом этаже. По плану сейчас должен был быть вопрос о моем местонахождении в "Кашемире" на момент взрыва, и такое отклонение от графика заставило вернуться в реальность и немного непонимающе посмотреть на мужчину, будто вместо привычной овсянки на завтрак мне внезапно подали суп из щавеля.
– Да, я тоже могу удивлять, – немного иронично заметил голубоглазый следователь, одарив меня пронзительной, немного косой улыбкой, показав неестественно белые зубы. На меня это не произвело никакого впечатления, и когда я снова вернулась к созерцанию птиц, то услышала сдержанное напоминание о себе: – Полина, кажется, мы уже прояснили, что горло ваше в приемлемом состоянии, чтобы отвечать членораздельными предложениями, поэтому я все же жду от вас рассказ о неком Романе, названивающим вам регулярно в течение двадцати дней подряд.
– Роман Усачев… – распробовав два уже давно не новых для меня слова, вновь погрузилась в гнетущие воспоминания, но, тут же одернув сама себя, немного пафосно ответила Семену первое, что пришло на ум: – Это моя неудачная попытка завести семью.
– У вас слишком много неудачных попыток, – после гробового молчания Петров удивил меня фразой, которая почему-то ударила в самое сердце. Мои перепуганные глаза посмотрели прямо на него, но мужчина почему-то воспринял мой взгляд как вопросительный. – Ваша подруга Вероника предала вас и вместе с другом Артемом зачем-то пыталась закрыть в машине с газом. Ваша "попытка завести семью" вновь закончилась фиаско. Ваш роман с миллиардером привел вас на скамью подсудимых и в больницу. Ваш коллега зачем-то оставил ваши вещи на месте взрыва.
– К чему вы клоните? – немного хрипло из-за подступающих слез спросила я у мужчины, у которого загорелись глаза в тот миг, как он увидел первые проблески влаги в моих.
– К тому, что либо все вокруг почему-то ополчились против вас, что отдает прямо каким-то вселенским заговором, либо дело непосредственно в вас, как в эпицентре бедствия. Ведь дело не в пассажирах "Титаника", а непосредственно в средстве передвижения, которое непоправимо повреждено. Как бы люди на его борту не кричали и не выясняли причины крушения, факт остается фактом – корабль идет ко дну, – немного философски сказал Семен и тут же, захлопнув ноутбук, принялся складывать вещи, чтобы вновь уйти.
– Хотите сказать, что именно я причина всех неудач? Что не будь меня, все бы жили себе припеваючи? – на последнем слове я осеклась из-за предательски осипшего голоса и замолчала, увидев проблеск понимания во взгляде почему-то едва скрывающего счастье мужчины.
"А ведь этот чопорный следователь прав… Не будь меня, Вероника не сломала бы себе жизнь и не пошла на поводу у недоброжелателей Роберта. Не будь меня, даже сам Роберт бы сейчас не лежал в больнице в предсмертном состоянии, ведь именно я впустила в "Кашемир" Павла. Не будь меня, Роман Усачев бы никогда не попал в тюрьму", – шептало мне и так пребывающее в глубочайшей депрессии подсознание, не дающее включить рассудок. Я немного испугано посмотрела на внимательно изучающего мою реакцию Семена и спросила:
– Даже если так, что тогда?
– А это вам решать. Вариантов много. "Отелло" или "Анну Каренину" читали? – как будто участливо сказал мужчина и как бы случайно достал из сумки два небольших томика со словами: – Очень сомневаюсь, так что ознакомьтесь, Полина. И подумайте, что вам лучше: гнить в тюрьме или найти другой, более легкий и заманчивый выход из ситуации. Очистить душу от бренного мира, так скажем…
В тот момент, когда дверь хлопнула, сознание прояснилось окончательно, как и мотивы этого Семена: не за что посадить – нужно свести в могилу. Ведь если по сюжету второй предложенной им книги главная героиня добровольно заканчивала жизнь самоубийством, то по первой книге – ей помогли. Он предоставлял мне выбор?
И, допустим, руки я на себя накладывать не собираюсь, как бы хреново и опустошенно я себя не чувствовала, какие бы ярлыки на себя не вешала и как бы не убивалась по прошлому и будущему, но… Кто гарантирует мне, что следующий "план Х" не включает в себя мое насильное устранение? Мне кажется, именно на это и намекал Петров.
"Да и не "Титаник" виноват в крушении, а тот, кто вовремя не среагировал на айсберг!" – прокричал включившийся как по щелчку рассудок, но смысл этих слов я пока разгадать не могла.
В этот момент дверь без стука была открыта, и в нее вошел здоровенный широкоплечий амбал в черном строгом костюме, с наушником в правом ухе и слишком заметным оружием на поясе, бросив мне короткую фразу:
– Пройдемте. Вас ждут! – после чего поспешно вышел, заставив вжаться в мягкую спинку кресла и снова взмолиться всем известным богам за скорейшее возвращение Роберта в мою тревожную жизнь.
Просидев так несколько минут, я все же встала с места, отчетливо понимая, что, если не выйду из палаты сама, за мной придет охранник. Устраивать шоу на всю "гламурную" и пафосную больницу как-то не хотелось, чтобы снова не разрушить репутацию Роберта, поэтому, не переодеваясь, я все же вышла к незнакомцу, который тут же повел меня к лифту, не говоря ни слова.
– Вы не скажете, куда меня ведете? – нервно уточнила я в гробовой тишине белого, как и все в этом ненавистном мне месте, лифте. Он ничего не ответил, поэтому я нервно протараторила, держась руками за поручень так крепко, словно от этого зависела моя жизнь или вот-вот провалится пол: – В смысле, что бы там ни было, я должна морально быть готовой… Мне пора звать на помощь?
На секунду растерявшись, мужчина засмотрелся куда-то в угол, пытаясь найти ответ, и только после этого холодно сказал, глядя прямо перед собой:
– Такого указания не поступало.
– Это как-то связано с Семеном Петровым? – немного обреченно предположила я, когда лифт приехал на этаж, где лежали пациенты после тяжелых операций, и охранник повел меня в сторону VIP-палат. Не то чтобы я раньше бывала там, но вездесущие указатели, которые я подмечала мельком, упрощали задачу. Нервы отдавали легким покалыванием в конечностях и чрезмерным желанием крутить кончики длинных волос, превращая и без того не уложенные пряди во "взрыв на макаронной фабрике". С трудом удавалось сдерживать желание болтать без умолку, и только тогда, когда я увидела сидящую в конце коридора Виолу, обливающуюся слезами и судорожно всхлипывающую, я замерла на месте, слегка опершись на стену, стараясь изо всех сил совладать с секундной реакций организма и не свалиться в обморок: – Нет… Господи… Не может быть!
Одна секунда показалась мне вечностью. Вечностью, в которой больше не было Роберта Шаворского. И этот совершенно новый мир оказался тусклым, мрачным, безжизненным и… просто не важным и не интересным. Не знаю, как ему удалось добиться этого, но мужчина стал персональным солнцем моей, как оказалось, хрупкой и блеклой вселенной. Оно погасло, и ничто на планете больше не выживет дольше семи роковых минут без его тепла. Это был мой личный апокалипсис. В тот момент я поняла значение слов «хуже и не придумаешь».
