Что?
Какого черта?
Что происходит?
– Как что? Продолжение, как ты и просила. – Рокочущий голос, звучащий прямо в ухо, окончательно разбудил меня. И из прекрасного сна я попала прямиком в оживший эротический кошмар: я лежала в совершенно незнакомом номере, голая аки только на свет народилась, в объятиях мужчины, от которого столь старательно пыталась держаться как можно дальше.
Его длиннющие конечности оплетали меня, удерживая так, что я не могла пошевелиться, его запах обволакивал меня с головы до ног, так что ошибиться было невозможно – мы провели эту ночь вместе. Очевидно, провели довольно бурно и страстно, судя по тому, как сладко ныло тело в томной неге. Физически я чувствовала себя непростительно хорошо – лучше, чем когда-либо в жизни. Но морально!.. Божечки, как стыдно! Я точно помню, как мы целовались в ресторане и как пронзительно свистела нам Алекс со сцены, я помню, как подкосились ноги, когда я попыталась встать с высокого барного стула, и как Макс подхватил меня на руки. А потом… Потом только парение в блаженстве и ослепительные вспышки не знаю чего, вполне возможно, что парочки миллионов оргазмов, которые я помню телом, а не мозгами.
Ан, нет, чем основательней я возвращалась в мир бодрствования, тем отчетливей и ярче становились воспоминания и на вполне себе сознательном уровне, а вместе с ними заливалось краской не только мое лицо. Господи, да я до коленок, наверное, покраснела и одновременно вспыхнула, охваченная далеко не одним только стыдом.
Блин! КАК? Как можно было так напиться и опозориться? Ведь знала, что мне временами и пробку понюхать хватит для состояния нелегкого опьянения, а тут глушила, как не в себя!
– Давно надо было тебя напоить, – промурлыкал этот мерзкий ангел-искуситель.
– О чем я просила? – прохрипела я, боясь открыть глаза и посмотреть в лицо Максу. Да я и в свои бесстыжие не знаю, когда смогу смотреть в зеркале, особенно, если почти уверена, что увижу там совсем не искреннее раскаяние и осознание грандиозности совершенной ошибки, а, скорее всего, желание ошибиться так же еще разиков этак сто, вот только без алкогольного аперитива, а то печень – не совесть, бесконечно прощать не будет.
– М-м-м, ты имеешь в виду, какую из десятков просьб? – порочно хрипло протянул Макс, и его и без того беспокойные верхние конечности вконец оборзели. – Не останавливаться, когда прикасаюсь к тебе здесь? Целовать тебя вот тут? Или облизывать именно так?
Каждый вопрос сопровождался столь смелыми и бесстыдными, с моей точки зрения, ласками, что я открыла рот, чтобы потребовать немедленно прекратить это безобразие, и… издала такой возмутительно страстный стон, что закрыла рот обеими руками.
– Не стесняйся, свет мой. Не стесняйся, как не стеснялась ночью. Я готов слушать эти звуки вечность. – Мой мучитель продолжал творить что-то невообразимо прекрасное с моим телом, которое, содрогаясь и трепеща, с восторгом и радостью отзывалось на каждый мимолетный поцелуй, каждое соприкосновение моей кожи с его ртом, каждое поглаживание. Боже, это со мной ТАКОЕ творится? Это я ТАК могу чувствовать? Это ТАК занимаются любовью? В смысле – сексом, ведь именно он это и был, вот только до сих пор не представляла, что сие действо мне захочется описывать не словами «хорошо», «приятно», «удовольствие и расслабление», а одними лишь «великолепно-потрясающе-с-ума-сойти» и вовсе невнятными нечленораздельными восклицаниями.
А Макс будто решил поработать над закреплением сотворенного его усилиями со мной результата, пресек мою совсем не убедительную даже для себя самой попытку покинуть ложе разврата, перекатил на спину и подмял под себя, заставляя-таки смотреть в лицо и давая почувствовать полную собственную готовность продолжить непотребства. «Ни стыда ни совести у кого-то», – подумала я, позволяя своим ногам раздвинуться, давая ему полный доступ. Еще разочек, чего уж там, нужно же запомнить во всех трезвых подробностях, за что мне должно быть стыдно до конца моих дней. Но тут мой коварный соблазнитель наклонился к моим губам, и я внезапно вспомнила о том, какой же, должно быть, чудный аромат это мое утреннее дыхание дракона, и снова зажала рот ладонью, умудрившись втиснуть ее между нашими лицами, едва не лишив Макса левого глаза.
– Вот, значит, как, – нисколько не смутившись, усмехнулся он. – Целоваться с утра ты не готова. А жаль, вчера мне от этого мозг-то окончательно и вынесло.
– Коньяк мозг нам обоим вынес, – пробубнила я почти стопроцентную ложь. – И сначала зубы чистить, а потом уже… всякое.
– Ну да, ну да, «всякое» говоришь… – И вместо того, чтобы отпустить меня упиваться своим позором в ванную, охальник просто соскользнул ниже, сведя мои груди вместе и начав об них тереться лицом, облизывая и царапая щетиной и без того дико чувствительные уже соски.
Дыхание пресеклось, позвоночник выгнуло, руки непроизвольно вскинулись, оказываясь на его голове. Находившаяся где-то на пути к полному возвращению способность к адекватному мышлению решила продлить свои отгулы, уступив место столько долго находившимся в заключении примитивным инстинктам.
– Боже, это же просто терпеть невыносимо, – проныла я, буквально умирая под умелыми ласками рта и рук Макса, который либо помешался на моей груди, бесконечно ее сжимая, покусывая, оглаживая языком, либо решил сделать чокнутой меня, заставляя гнуться, извиваться, но не предпринимая больше никаких поползновений. Хотя еще немного, и я взлечу уже и от этого.
– Смотреть и не прикасаться – вот где невыносимо, свет мой, – проворчал мой экзекутор и с силой обдул разгоряченную и влажную его стараниями кожу, и я взвилась, упираясь затылком в подушку, издав невнятный вскрик от волны острого кайфа, множеством иголочек, пронзивших все нервные окончания.
Макс же, не дожидаясь моего расслабления, стремительно скользнул еще ниже, подсовывая широкие, как лопаты, ладони под ягодицы и намереваясь… ох… То, что он уже вытворял в таком положении, пронеслось в памяти чередой красочных картинок, где я кричу, цепляюсь пальцами за простыню, сучу пятками и под конец едва не сворачиваю себе шею, застыв невозможной просто дугой под запредельным напряжением. Но сейчас… я взбрыкиваю и сжимаю бедра, хныча, как настоящая зануда: «Ванная».
– Ну, в ванной, так в ванной, желание дамы – закон, – фыркнул сквозь рваные выдохи Макс и, соскочив с постели, подхватил и поволок меня, куда просила.
– Я сама… – начала я возражать, но, естественно, услышана не была.
Широкими шагами он достиг душевой кабинки, опустил меня так, что босые подошвы вместо плитки пола очутились на одной из его длинных ступней, а когда дернулась, придержал настойчиво за талию и покачал головой, одновременно потянувшись открутить кран, и стал проверять температуру воды. Да что ж такое, я ему ребенок, что ли?
– Макс, я могу сама о себе позаботиться, – пробурчала под нос, чувствуя, как в виски начинает давить от противоречивой смеси неловкости и незнакомого комфорта от заботы. Ну разве так бывает?
– Конечно можешь, девочка моя. – Ну вот, опять он с этой девочкой! – Но в чем тогда мой интерес?
